Черный сорокопут

Мэри у меня над головой что-то говорила пронзительным от беспокойства голосом, что именно - не знаю, мои стоны напрочь забили текст. Она опустилась рядом со мной на колени, но профессор галантно поднял ее, а Хьюэлл перенес меня с пола на раскладушку. Весу во мне под две сотни. Ему же это хоть бы хны. Он затратил на меня не больше усилий, чем девчушка, перекладывающая куклу с места на место. Правда, проявил куда меньше нежности...

Раскладушка оказалась достаточно прочной, под моей тяжестью она не разорвалась, как можно было ожидать, так что на сей раз мерить своим корпусом пол не пришлось. Я еше немного постонал, а после подпер голову локтем и продемонстрировал им, как умеют страдать истинные англичане - с поджатыми губами и молча. Чтоб подчеркнуть драматизм сцены, я время от времени закрывал глаза.

Профессор Визерспун запинаясь излагал, что произошло - по меньшей мере, свою версию того, что произошло. У него получалась довольно убедительная комбинация из несрабатывающих шифров, плохо сбалансированных сейфов и шатких полов, лишающих сейфы устойчивости. Мэри внимала ему в предгрозовом молчании. Если она играла, то столь блистательно, что оставалось лишний раз констатировать: в ее лице сцена лишилась великой актрисы. Учащенное дыхание, сжатые губы, трепещущие ноздри, стиснутые кулаки - все это доступно моему пониманию. Но чтоб так побледнеть, надо было вложить в свою игру толику сердца. Когда профессор закончил, мне показалось, что она накинется на него, нисколько не страшась гигантской фигуры Хьюэлла. Но она сумела овладеть собой и лишь произнесла ледяным тоном:

- Очень благодарна вам обоим за то, что доставили мужа домой. Это свидетельствует о вашей доброте. Не сомневаюсь: произошел несчастный случай. Спокойной ночи.

Ее речь не оставляла лазеек для дальнейших словесных игр, так что им пришлось убраться, выкрикивая на ходу, что завтра - как они надеются мне наверняка станет лучше. На что они надеялись в действительности, осталось тайной, во всяком случае, они забыли объяснить, каким образом мой перелом излечится за одну ночь. Еще целых десять секунд Мэри смотрела им вслед и лишь тогда прошептала:

- Он устрашает, ничего не скажешь. Выходец из первобытных эпох.

- Да уж, красотой он не блещет. Боишься?

- Еще бы, конечно.

Она постояла без движения еще пару секунд, вздохнула, развернулась и присела на краешек моей кровати. Долго она всматривалась в мое лицо, как бы преодолевая сомнения или решаясь на смелый шаг, потом прохладными ладонями коснулась моего лба, прошлась пальцами по волосам, опять глянула на меня сверху вниз, опираясь на руки; она улыбалась, но улыбалась безрадостно, и ее глаза газели потемнели от тревоги.

- Я виновата перед тобой, - прошептала она. - Плохо складывается дело, правда, Джонни? - Раньше так она ко мне не обращалась.

- Ужасно. - Я поднял руки, обнял ее за шею и пригнул к себе; она ткнулась лицом в подушку и не сопротивлялась. Она еще не очнулась от шока, какой, вообще говоря, неизбежен при первых контактах с Хьюэллом. А может, просто потворствовала больному сподвижнику... Щека ее была нежна, как лепесток цветка, и пахло от нее солнцем и морем. Я прижался губами к ее уху и прошептал:- Проверь, они на самом деле ушли?

Она замерла, словно ударенная электричеством, потом рывком поднялась, подошла к двери, приникла к одной щелочке, к другой и полушепотом доложила:

- Оба они в профессорской комнате. В данный момент ставят сейф на место.

- Погаси свет.

Она прошла к столу, прикрутила фитиль, сложила руки над лампой этаким куполом с прорезью и дунула. Комната погрузилась в темноту. Я содрал с ноги те ярды медицинского пластыря, которым они облепили мою злополучную травму, да еще как плотно! Отдирать пришлось чуть ли не с кожей, чертыхаясь от боли. Теперь можно было встать на ноги, чтоб экспериментальным путем проверить правую ногу. Пара прыжков... Что ж, прыгаю я не хуже, чем обычно. На том же уровне. Лишь большой палец ныл. На него-то как раз и пришелся главный удар-. Ему-то больше всего досталось от этого дуэта: сейф плюс переломившаяся подметка. Я повторил свой эксперимент. По-прежнему о'кей. Я сел и принялся обуваться.

- Что ты делаешь? - в сердцах спросила Мэри. Мягкая сочувственная нота, как заметил я с печалью, начисто исчезла из ее голоса.

- Элементарную проверку, - ответил я беззлобно. - Надеюсь, ножка моя по старой дружбе мне еще послужит.

- Но кость... Я думала, у тебя перелом...

- Быстрое исцеление под воздействием природных факторов. - Я еще разок опробовал ногу, теперь в ботинке. Порядок! И тогда я поведал ей свою историю болезни.

Выслушав меня, она сказала:

- Охота тебе была меня дурачить?

Жизнь приучила меня к женской несправедливости, посему я пропустил этот выпад мимо ушей. У нее, конечно, хватит ума оценить собственную неправоту в обращении со мной на ранних этапах, от ее собственной хвори до моей. Но, разумеется, сейчас она видит, какие преимущества я получил, притворившись калекой. Она между тем вернулась к своему ложу, кинув мне мимоходом: