Черный став

Черная туча глухо заворчала и грянула громом. Синенос от страха присел на землю и пополз на четвереньках куда-то в сторону. В темноте он наткнулся на амбар, нащупал в фундаменте дыру, проделанную собаками и свиньями, и залез в подполье как можно глубже, решив здесь переждать грозу.

— Пускай Домаха дожидается! — с злорадством сказал он, выбирая место поудобнее, чтобы лечь. — А мне что?..

Около него вдруг что-то зашевелилось и недовольно заворчало:

^— Рррррр…

Он подвинулся немного в сторону, — но сзади, уже без всякого предупреждения, острые собачьи зубы больно цапнули его за ногу.

— А, скаженна тварюка! — выругался колбасник, быстро подобрав под себя ноги.

Он пополз на животе прочь от неприветливых соседей, но и там его встретило злобное, угрожающее ворчание.

— Та тут их до черта! — смущенно пробормотал Синенос, боязливо пятясь. — Доброму человеку и приткнуться некуда!..

Он подумал немного и взял другое направление. Здесь уже послышались иные, мирные звуки, и на него пахнуло навозом и теплом. Колбасник протянул руку и нащупал теплые, гладкие спинки поросять. Они сосали, сонно повизгивая, большую шершавую свинью, издававшую нежное хрюканье, похожее на блаженные, дремотные стоны.

От прикосновения руки Синеноса свинья взвизгнула и испуганно приподнялась; поросята, потерявшие сосцы матери, подняли пронзительный визг.

— Тю! — удивился колбасник. — Дурные! Я ж вас не зачипаю!..

Его добродушный тон, видимо, успокоил старую свинью, она почувствовала, что ее потомству не угрожает никакой опасности и снова улеглась. Поросята, поймав сосцы, затихли, выражая свое недовольство на неожиданное беспокойство лишь легким повизгиваньем. А свинья опять блаженно застонала под мерным надавливаньем на ее живот поросячьих рылец:

— Мм-хрю… ммм-хрю… мм-хрю…

Ударил гром, от которого дрогнул весь амбар. Хлынул ливень. Синенос прислушивался к шуму дождя и философствовал, с удовольствием укладываясь около свиньи в вырытом ею углублении:

— От то и так… тэе… Эге ж!..

Пригревшись около теплого бока своей соседки, он мирно захрапел под шум дождя и спокойное, мирное похрюкиванье изнывавшей от довольства и благополучия свиньи…

Пробуждение Синеноса было не столь приятно. В яме, где он лежал, образовалась лужа от набежавшей под амбар дождевой воды; свинья продолжала лежать и похрюкивать как ни в чем не бывало, даже еще с большей приятностью, — колбаснику же было крайне неудобно в насквозь промокшей одежде. Он с удовольствием думал о своей хате, где можно было лечь на сухую лавку иди еще лучше — забраться на печь и там в тепле раздеться и обсушиться…

Скользя и барахтаясь в грязи, он выбрался из-под амбара и отряхнулся. Дождя уже не было, и небо очистилось от туч. Низко над селом, в стороне кочубеевского сада, висела красная, до половины ущербленная луна, при свете которой уже можно было видеть дорогу. Вдоль всей улицы на земле блестели огромные лужи, налитые дождем; в канавах еще шумно бежала стекавшая с окрестных холмов дождевая вода…

Горелка Стокоза имела то свойство, что и на другой день хмель от нее не проходил, а Синенос не так уж много спал, чтобы не чувствовать себя пьяным. Ноги его заплетались, расползаясь в грязи в разные стороны. С трудом сохраняя равновесие, он побрел вдоль широкой, пустой улицы, бормоча всякие неприятные пожелания черту и Домахе, всяческими способами мешавшим ему добраться до своей хаты…

Какой-то человек быстро шел ему навстречу, шагая прямо по лужам. Завидев его, Синенос даже остановился от радостного удивления: нашелся еще один человек, блуждавший по селу в такой поздний час!..

— Го-го! Наливайко! — крикнул он, расставив руки в противовес разъехавшимся врозь ногам. — И ты, видно, здорово хлебнул горилки!..

Наливайко был весь мокрый, без шапки и шатался как пьяный.

— Марынку не видал? — спросил он хрипло, утирая рукавом пот со лба.

— Какую Марынку?

— Суховееву!

Колбасник вытаращил глаза и раскрыл рот.

— Разве ж она тут?

— Тут.

— Скажи на милость!.. Не видал… Та, может, ты обознался?..

Наливайко не стал с ним больше разговаривать и, махнув рукой, пошел дальше. Синенос посмотрел ему вслед и пожал плечами.

— Чи он пьяный, чи одурелый!.. — рассуждал он сам с собой, пытаясь сдвинуть с места влипшие в густую грязь ноги в тяжелых чоботах. — От так история!..

Идти было трудно, Синенос совсем заморился, пока добрался до Черного става. От него шел пар, словно он только что вылез из бани…

На крыльце суховеевой хаты кто-то сидел. «Чи то баба, чи то человик? — думал вслух Синенос, вглядываясь в странную, низко пригнувшуюся к ступеням фигуру. — Может, то Марынка и есть?.. Эге ж! Ну да, Марынка!.. Недаром На-ливайко спрашивал…»

— Здорово, дивчина! — сказал он, качнувшись взад и вперед. — Там тебя чумак шукает. Га?..

Марынка сидела на нижних ступенях крыльца, обхватив свои голые колени тонкими руками. Она молчала и смотрела перед собой большими, неподвижными глазами, ничего не видя и не слыша. Синеносу стало не по себе.

— Хм… Может, то и не Марынка?.. — пробормотал он, боязливо пятясь назад. — Чего ты не идешь в хату, Марынка? — спросил он менее уверенным тоном.