Черный став

В хате было тихо, и вокруг хаты и у Черного става стояла такая же сонная тишина. Кругом никого не было видно, не слышно было ни шагов, ни голосов. Только во дворе спросонку тихонько, предостерегающе гоготал среди спящего гусиного стада гусак, да в закуте сонно повизгивали поросята и заботливо хрюкала старая свинья…

Наливайко осторожно поднялся по ступеням крыльца и заглянул в дверь. Никого! Он вошел в сени и тихонько окликнул:

— Марынка!..

Никто не отозвался…

Дверь марынкиной комнаты была открыта в сени; луна через окно как раз освещала марынкину постель: белое тканевое одеяло лежало на полу, постель была пуста. По смятой подушке видно было, что девушка поднялась с постели и куда-то ушла. Должно быть, у нее уже было к кому ходить в поздний час ночи!

— Туда, к чертовой матери! — с сердцем выругался вслух Наливайко.

Он вышел на крыльцо, уже громко стуча сапогами. Из хаты послышался сердитый окрик Одарки:

— То ты, Марынка?..

Наливайко, не отвечая, сошел с крыльца. Одарка снова крикнула, обозлившись:

— Та скажи ж, суча дочка, чтоб у тебя язык отнялся!..

Наливайко не хотелось заводить свары с злой бабой и он быстро зашагал по семибалковской дороге. Он уже был далеко от суховеевой хаты, когда к нему донесся крик выбежавшей на дорогу Одарки:

— Марынка! Где ты? Го-го!..

Он долго еще слыхал ее крики, которые как будто гнались за ним, отставая и затихая в отдалении, за холмами Семибалки. «Ищи Марынку! Гукай до свету! А Марынка — тю-тю!.. — думал он со злостью. Не могла, чертова баба, усмотреть за дочкой! Дивчина и пропала!..»

У развалин старые развесистые липы дворцовой рощи стояли неподвижно, не шелестя ни одним листочком; темные тени под ними прорезывались бледными, серебристыми пятнами лунного сиянья. То там, то здесь из мрака выступала часть древесного ствола, озаренная белым светом; казалось, кто-то поднимался из земли, неподвижно светясь в сумраке деревьев — призрак одного из давних обитателей старого дворца.

Наливайко вошел в рощу — и невольно остановился, увидев эти белые, тихо колеблющиеся привидения.

— Что за пакость! — пробормотал он в удивлении…

Ему стало совсем не по себе, когда засветившийся недалеко от него белый столб вдруг тихонько качнулся, двинулся с места — и быстро побежал вдоль аллеи, то пропадая в тени, то снова выныряя в лунном свете…

Холодная дрожь побежала по спине Наливайко. Что за черт! Не пьян же он и не сошел еще с ума, чтобы видеть всякую чертовщину! Видно, кто-то тут над ним глупые шутки шутит!..

Белое привидение тихо скользило по роще, удаляясь от него. Он бросился за ним, и оно, точно услышав погоню, ускорило свой бег и свернуло в сторону. Белая одежда замелькала между толстыми, черными стволами старых лип — и вдруг совсем пропала в густой тени деревьев…

Наливайко побежал наперерез тенистой чащей и выскочил на широкую, светлую поляну. Привидение неслось прямо на него. На середине поляны, издав легкий крик, оно опять круто повернуло в сторону; ярким золотом блеснули в лунном свете взметнувшиеся от быстрого поворота желтые волосы.

— Марынка! — крикнул озадаченный неожиданностью Наливайко…

Это в самом деле была Марынка — босая, в одной рубашке. Она остановилась, испуганно озираясь по сторонам, потом вся вздрогнула и сделала слабое движение, как будто хотела бежать от него. Но силы, видимо, оставили ее, она не могла двинуться с места.

— То я, Марынка. Не бойся! — сказал Наливайко, приближаясь к ней.

Она узнала его и отшатнулась, жалко улыбнулась и с плачем упала к нему на руки…

— Чего ты голая, Марынка?..

Девушка плакала, ничего не отвечая. Она была вся холодная, озябшая, тело ее тряслось от лихорадки, зубы стучали.

— Бог с тобой, Марынка, ты совсем сумасшедшая!..

Он закутал ее в свою свитку и присел с ней на землю под деревом, держа ее на коленях, как ребенка. Марынка всхлипывала, жалобно, тоненьким голоском приговаривая:

— Ой, матынька-а!.. Ой, ридна моя-а!..

Потом она вдруг вся затряслась и обхватила его шею руками.

— Не пойду до Городища! — быстро зашептала она. — Там страшно! Не давай меня, не давай, не давай!..

— Та что ты, дурная? Та никому ж я не отдам тебя, Марынка!..

Девушка судорожно прижалась к нему и опять залилась слезами. Подождав немного, Наливайко спросил:

— Где ты была, Марынка?..

— То ж ты звал… — плача, сказала Марынка. — Я и пошла…

— Когда звал?.. Бог знает, что ты говоришь, Марынка!..

— А как же не звал? Я ж слыхала!..

— Тебе, может, приснилось, Марынка?

Марынка большими глазами посмотрела на него.

— Может и так… — тихо сказала она, задумавшись, с остановившимися глазами. — Приснилось?.. — она потерла себе лоб рукой. — Разве ж я в Городище не была?..

Она уставилась на него испуганными глазами, точно ожидая, чтобы он объяснил ей то, что с ней в эту ночь случилось. Наливайко нахмурился.

— Ты у Бурбы была такая… голая?..

Марынка снова заплакала.

— Я ж не знаю! Не знаю!.. — рыдала она, ломая пальцы. — Что ж это, Боже мой милый?..