Черный столб

– Карашо, Али-Овсад, – сказал Джим. – Карашо. Порьядок.

– Этот? – Али-Овсад ткнул пальцем в сторону Флетчера, который все потирал руку. – Эшшек баласы, кюль башына![12] – принялся он ругаться. – Ты человек или кто ты такой?

27

Они ужинали втроем за одним столиком – Кравцов, Оловянников и Али-Овсад. Старый мастер жевал ростбиф и рассказывал длинную историю о том, как его брат-агроном победил бюрократов Азервинтреста и резко улучшил качество двух сортов винограда. Кравцов слушал вполуха, потягивал пиво, посматривал по сторонам.

– На днях, – сказал Оловянников, когда Али-Овсад умолк, – я стал невольным свидетелем такой сцены. Токунага стоял у борта – видно, вышел подышать свежим воздухом. Мне захотелось его незаметно сфотографировать, и я принялся менять объектив. Вдруг вижу: японец снял с запястья какой-то браслет, посмотрел на него и бросил за борт. Тут как раз Морозов к нему подошел. «Что это вы кинули в море, Масао-сан? – спрашивает. – Не Поликратов ли перстень?» Токунага улыбается своей грустной улыбкой, отвечает: «К сожалению, нет у меня перстня. Я выбросил магнитный браслет…» Ну, знаете эти японские браслеты, их носят многие пожилые люди, особенно гипертоники…

– Слышал, – сказал Кравцов.

– Да, вот так, – продолжал Оловянников. – Морозов стал серьезным. «Не понимаю, – говорит, – вашего хода мыслей, Масао-сан. Вы что же, полагаете, что нам не удается…» «Нет, нет, – отвечает Токунага. – Мы, конечно, вернем магнитам их свойства, но не знаю, дождусь ли я этого…» «Ну зачем вы так…» Морозов кладет ему руку на плечо, а тот ему говорит: «Не обращайте внимания, Морозов-сан. Мы, японцы, немножко фаталисты».

– А дальше что? – спросил Кравцов.

– Они ушли. Он, видимо, и вправду неизлечимо болен, Токунага…

– Да, – сказал Кравцов. – Не очень-то веселая история.

Некоторое время они молча ели.

– Что это за пигалица с седыми усами? – вполголоса спросил Кравцов, указав движением брови на маленького человечка, который ужинал за столиком Морозова.

– Эта пигалица – профессор Бернстайн, – ответил Оловянников.

– Вон что! – Кравцову стало неприятно из-за «пигалицы». – Никак не думал, что он…

– Такой немощный? А вы читали в американских газетах, как он вел себя в Принстоне? Он забаррикадировался в своей лаборатории и создал вокруг нее мощное электрическое поле. Он получал энергию от электростатического генератора, который вращался ветродвигателем. Бандитов затрясло, как в пляске святого Витта, и они поспешили убраться. Все шесть дней он просидел в лаборатории с двумя сотрудниками, на одной воде. Вот он какой.

– Все-то вы знаете, – сказал Кравцов.

– Профессия такая.

– Между прочим, Чулков рассказывал, что вы извлекали из него различные сведения обо мне. Зачем это?

– Болтун ваш Чулков. Просто я интересовался, как вы подавляли мятеж.

– Ну уж – «мятеж», – усмехнулся Кравцов.

– Он про тебя писать хочет, – вмешался Али-Овсад. – Он хочет писать так: Кравцов стоял возле Черный столб…

Оловянников со смехом протянул мастеру руку, и тот благосклонно коснулся пальцами его ладони.

– Целый месяц крутимся вокруг Столба, – сказал Кравцов. – Наблюдаем, измеряем… Осторожничаем… Надоело. – Он допил пиво и вытер губы бумажной салфеткой. – Действительно, трахнуть его, дьявола, атомной бомбой…

Морозов оглянулся, мельком взглянул на Кравцова. Услышал, должно быть. В тускловатом свете керосиновых ламп седина его отливала медью.

Кельнер-японец неслышно подошел, вежливо втянул воздух, предложил мороженое с фруктами.

– Благодарю, не хочется, – Кравцов поднялся. – Пойду Макферсона проведаю.

Али-Овсад посмотрел на часы.

– Через час Брамульян придет ко мне чай пить, – сказал он. – Один час времени есть.

– Приохотили вы его, однако, к чаю, Али-Овсад, – засмеялся Оловянников.

– Мы с Брамульяном в воскресенье будем джыз-быз делать. Мне повар обещал кишки-мишки от барана.

– Вы идете к Макферсону? – спросил Оловянников. – Разрешите, я тоже пойду.

28

Несколько дней назад врач разрешил Уиллу двигать руками и поворачиваться с боку на бок. Нет-нет да искажала гримаса боли его лицо, и нижняя челюсть как-то особенно выпирала, и Норма Хемптон в ужасе бежала за врачом.

Но все-таки опасность, по-видимому, миновала.

Уилл лепил из пластилина фигурки, а когда лепить надоедало, просил Норму почитать газеты или излюбленные «Записки Перигрина Пикля». Он слушал, ровно дыша и закрыв глаза, и Норма, взглядывая на него, не всегда могла понять, слушает ли он, или думает о чем-то своем, или просто спит.

– Как только ты поправишься, – сказала она однажды, – я увезу тебя в Англию.

Уилл промолчал.

– Как бы ты отнесся к мысли поселиться в Чешире, среди вересковых полей? – спросила она в другой раз.

Надо было отвечать, и он ответил:

– Я предпочитаю Камберленд.

– Очень хорошо, – сразу согласилась она. И вдруг просияла: – Камберленд. Ну, конечно, мы провели там медовый месяц. Боже, почти двадцать пять лет назад… Я очень рада, милый, что ты вспомнил.

– Напрасно ты думаешь, что я вспоминаю медовый месяц. Просто там скалы и море, – сказал он спокойно. – Почитай-ка мне лучше эту дурацкую историю о черепахах.