Черный свет

— Положение у нас такое — силы тяготения так и не увиденной нами кварковой звезды явно ослабели. Но нас все еще несет как бы вихрь выбрасываемых ею частиц. Мы как лодка в море — куда ее гонит ветер, туда она и плывет. А вот эта вибрация корабля — провалы в волновой системе необыкновенного галактического ветра. Я думаю, что нас может нести довольно долго — сила кварковых излучений все еще огромна. Попробуем затормозиться фотонной бомбой-ускорителем.

Вначале я только кивнул. Мне не следовало объяснять, что для этого требовалось взорвать ее не позади корабля, как это мы делали обычно, а впереди него. Это решение казалось примитивно простым, но… если бы я знал, как его выполнить.

Я задумался. Во-первых, у нас не было приспособлений для выстреливания бомб-ускорителей вперед, по курсу корабля. А во-вторых, фотоны-то движутся с меньшей скоростью, чем двигался корабль. Следовательно, если бы даже мы придумали и установили такое приспособление, фотонная бомба в конечном счете разорвалась бы в самом корабле — она была бы загнана туда скоростью.

— Не понимаю, — решился произнести я, — как это мы можем затормозиться именно ускорителями?

— Вначале не понимал и я, но ты подумай. Когда мы выстрелим бомбу-ускоритель, на какую-то долю мгновения позади нас образуется как бы плотина из фотонов. О них ударится галактический ветер кварковых частиц, и корабль как бы прикроется этой плотинкой. А так как он движется только под влиянием галактического ветра, то на это мгновение позади него создастся пустота, энергетический вакуум. А с боков и впереди неминуемо образуются вихри — природа не терпит пустоты. Все эти вихри, обрушиваясь на наш корабль, будут тормозить его.

— Сколько же потребуется создать таких… фотонных плотинок?

— Если считать, что мы уже находимся где-то перед световым барьером, то, думается, немного. Расчеты показывают — три-четыре. Приготовь на всякий случай шесть. И вот что, давай наденем предохранительные скафандры и приготовим вакуумные подушки-тормоза. Мне больше не хочется биться седой головой об уплотненную обшивку. Это не слишком приятно.

Я выполнил приказ, подготовил огромные эластичные подушки и прикрыл ими стены рубки, а потом уж сам, без приказа, привел в полную боевую готовность все средства связи и поставил ее на автоматическое повторение. Теперь сколько бы ни летел корабль, пока на нем будет хоть капля энергии, он беспрерывно будет излучать в космос отчет о наших путешествиях, нашу научную информацию и самое главное — предупреждение о коварной сущности Черного мешка, о том, какую опасность он представляет для окружающих галактик, в том числе и для нашей.

— Ну что ж, начнем! — сказал командир.

Не без опаски я нажал кнопку.

Корабль тряхнуло, гул прокатился по всем отсекам, и черный свет за смотровыми линзами резко сгустился.

Оор крикнул:

— Рви вторую!

Все повторилось, хотя на этот раз корабль тряхнуло еще сильнее, и встряска уже не прекращалась — по-видимому, мы находились у самого порога светового барьера, и командир уже молча махнул мне рукой: «Рви дальше».

V

Мы очнулись в тишине. За смотровыми линзами расстилался привычный и такой милый фиолетово-черно-зеленоватый мрак обыкновенного космоса, кое-где прочерченный черными языками вихрей — это было последнее дыхание Черного мешка. Необыкновенно тепло светились неизвестные планеты, и где-то совсем недалеко багрово и недобро сверкала огромная, как будто вспухшая звезда.

Едва увидев эту недобрую соседку, которая могла притянуть корабль к себе, командир ползком подобрался к пульту управления и включил двигатели. Звезда поползла куда-то вправо.

Я, естественно, прежде всего бросился к автоматам связи и убедился, что они работают четко, и по количеству передач, засеченных счетчиками, установил, что мы были без сознания несколько часов. Теперь я мог помочь командиру, который взялся за ориентацию корабля.

— Попробуй перейди на прием, — сказал он.

Я не удивился приказу Оора, меня лишь слегка насторожил его тон — отрывистый, тревожный, почти грубый.

Но когда я включил системы на прием и сразу же поймал сигналы разумной связи и, что самое главное, понял их, я ужаснулся, как, вероятно, ужаснулся и командир.

Это был наш язык.

Наш и не наш. В нем как будто присутствовали все те слова, которыми я говорю сейчас с вами, но в то же время все они были иными — все они стали длиннее. Изменилась и сама интонация речи. И, что самое удивительное, резко изменилось к лучшему по устойчивости и звучанию само качество передачи.

Но не это оказалось главным. Самым удивительным явилось то, что передавалось предупреждение о Черном мешке.

«Всем космическим кораблям, всем цивилизациям! Предупреждаем, что взрыв ядра Черного мешка, а возможно, и всей системы, по нашим расчетам, приближается. Черный мешок на пределе…»

Они передавали то, ради чего мы рисковали собой.

Первые минуты мы испытывали не столько недоумение, сколько горечь разочарования и в то же время радость от свершившегося чуда — значит, они знают!