Черный театр лилипутов

Горох Анатолий Юрьевич. Вечный «хвост», тридцати трех лет, основная специальность — грузчик-философ из разочаровавшихся физиков-ядерщиков. Среднего роста, с величественной, вечно потной залысиной и окладистой бородой, Горох переработал почти во всех коллективах филармонии, временно с ними расставался за неумеренное питие, снова возвращался и снова увольнялся. Никто не мог точно сказать, работает Горох в данный момент или нет.

Последней пристанью для сбыта вещи был Горох.

— Толя, вы знаете, как я вас люблю, — морщится Яков Давидович, — но надо меньше пить.

— Яша, — задумчиво произносит Горох. — За все время нашей дружбы вы мне ни разу не налили. Почему вы не мой папа, а я не ваш Бенечка? Почему, когда вы меня учите жить, я вас не бью линейкой по ушам, а слушаю, открыв рот? Все потому, что вы знаете, как я вас уважаю… займи треху!

— Треху?! — дурным голосом кричит Школьник. — Еще вчера я мог занять вам все пять рублей, сейчас мне хочется берлять, но рыбья котлета для меня непростительная роскошь! Толя, посмотрите на мое лицо… я восемь раз видел северное сиянье, но никогда не был так голоден, как сейчас. Откуда в вас такой цинизм?

— Яша, — чешет лоб Анатолий Юрьевич. — Что вам из-под меня нужно? Ваша вещь стоит ровно в пять раз дешевле, чем вы хотите за нее получить. Минусуйте из этой суммы моих десять процентов чаевых и не говорите после этого, что вы стали меня меньше любить.

— У меня был друг! — хватается за сердце Школьник. — Я защитник природы!

— Яша, фильтруйте текст, вы меня продолжаете любить или нет?

В конце концов Горох умудрялся продать эту вещь за непонятную им обоим цену.

В этом кругу руководителей, лабухов и администраторов всегда пахнет деньгами, вином и весельем. Кто-то уезжает, кто-то приезжает, кто-то не выполнил норму, кому-то недоплатили за концерт.

Эти лабухи не носят шикарных бабочек, но их руководители носят огромные животы и кожаные лапсердаки, поигрывая каратами на пальцах-сардельках. Они знают, как делать деньги, знают, что такое бессонница с молочным поросенком в животе.

Три кита, на которых держится искусство, — Голод, Талант, Случай.

В этой филармонии талантам не место. Случая не будет. А умереть с голода не дадут.

— Брось ты этот «Мойдодыр», — буркнул Горох, которого я знал еще с незапамятных времен. — Иди к нам в «Чертог дьявола» грузчиком, а хочешь, будешь Яше помогать. Яша, — повернулся он к Школьнику, — возьмем к себе моего друга?

Так я познакомился с Яковом Давыдовичем, который гут же чуть не втер мне какой-то допотопный метроном.

— Толя! — воскликнул Школьник. — Вы знаете, как я отношусь к вашим друзьям, но у меня нет с собой трех рублей, вот если б вчера, вчера для вас был открыт счет в моем сердце.

Узнав, что я не претендую на его место и не собираюсь у них работать, он одолжил Гороху двадцать шесть копеек.

— Имею вас спросить, — слегка дернул Яков Давидович меня за ухо, когда мы познакомились с ним поближе. — Зачем вам это нужно? Разве вам хочется вздрагивать по ночам и просить стакан воды у прокурора? Сходите посмотрите на городскую тюрьму, посидите на кладбищенской скамейке и подумайте над этим вопросом. Ответ для вас давно готов, готов ли ваш вопрос? Но хочу заметить, что даже я не могу сформулировать правильно вопрос на готовый ответ. Администратор — это что-то жалкое и величественное, божественное убожество для получения оплеух от зрителей, а иногда… — добавил он после паузы, — и от артистов…

Горох, который незаметно подошел к нам, весело рассмеялся.

— Толя, — отчаянно воскликнул Школьник, хватая его за руку. — Сколько меня били… Толя… вы меня знаете, кроме приглашения к прокурору на кофе, я ничего не боюсь, но и мне становится страшно, когда на одно место бывает продано восемьдесят билетов. Где мне найти такого человека, — скатилась слеза по розовой щеке Школьника, — который сумеет объяснить зрителям, что вы с этого ничего не имеете и что они не должны верить своим глазам! А после оплеух пожелать им приятного вечера. Не лезьте в эти дела, Евгеша, — грустно проговорил Яков Давыдович, — а впрочем, — тут же улыбнулся он своей озорной улыбкой, — вы же у Закулисного, тогда вам бояться нечего, он и администратор, и руководитель, он билеты сам получит, вам остается их только разбросать — и все. Но на этом бутерброде не будет масла, башли не разорвут в клочья ваши карманы, они прошелестят мимо.

— Как мимо? — поинтересовался я.

— Мимо — это когда отрезаешь кусок хлеба, открываешь холодильник, а он пуст, и масла не на что купить. Это простые вещи, их надо знать. Голодный желудок и здоровые нервы, хуже, когда наоборот. Толя, вы не знаете, но это между нами… Веня спит ночью только по два часа.

— Воровать надо меньше, — хмыкнул Горох. — Нашли чем удивить.

— Толя, — поморщился Яков Давыдович. — Вы интеллигентный грузчик, мне с вами приятно иметь дело, но зачем так про Веню? Он святой человек, он ни разу не ездил на гастроли в Сибирь! Все, что он сделал, — это похоронил концертные билеты в своем семейном склепе.