Черный треугольник

– Ну да, – хмыкнул я, представив, как долго он сможет пропагандировать и распропагандировать, если за его спиной не будет человека с ружьем.

– А еще со стороны обкома за нами контроль за оказанием помощи населению. А помощь бывает материальная. Идеологическая. И медицинская, – наставительно произнес Идеолог.

В подтверждение его слов я рассмотрел в толпе Яцковского с медсестрой из первой больницы. И их привлекли на мероприятия, слава богу, о Варе не вспомнили! К сожалению, работа для доктора там наверняка найдется. И как для хирурга, и как для судебно-медицинского эксперта.

На пирсе царила погрузочная суета. На палубу затаскивали ящики с боеприпасами, оружие. На борт удалось даже затолкать небольшую пушку.

Корабельная прислуга металась в ужасе. Привыкли эти речные извозчики возить самую разную публику – старателей в трюмах, начальников в каютах первого класса. Но нашествие солдат и бряцанье оружием выходило за все привычные рамки. Да еще понукают все кому не лень: «Быстрее – время не терпит!» Одни у них расстройства. И не пофилонишь – быстро за саботаж упекут.

Военные грузились более-менее организованно. Зато гражданские все время путались под ногами и чему-то в голос возмущались, качали права. Эх, все же мне по душе армейский порядок, которому я отдал детство и юность, а не гражданская расхлябанность. Вот гаркнуть бы этим штафиркам: «Равняйсь, смирно! Если вы такие умные, то почему строем не ходите?!» И все бы встало на свои места. Но нельзя ранить трепетную душу гражданского человека.

В итоге все успокоилось и организовалось. Пароход, как боевой слон, издал трубный рев и понес нас на сечу, тяжело отчалив от пирса.

Потекли неторопливые часы нашего плаванья. До безобразия неторопливые, потому что душа бойцов рвалась в бой, а лопасти парохода хлопали ритмично и без особой суеты, им наши треволнения и вся ситуация были глубоко безразличны. Как могли, так и лупили по воде.

Мне отвели небольшую каюту с попутчиками – Сыном Степей и сотрудником экономического отдела постпредства. Они горячо и неустанно обсуждали перспективы нашей вылазки и причитали, как на базаре. Перемалывали из пустого в порожнее, возбужденно и многословно. Настроения преобладали шапкозакидательские. Экономист долдонил, что бедняк за контрой не пойдет, сам врагов советской власти на вилы поднимет, а сплоченное боевое ядро повстанцев мы быстро перебьем. Сын Степей весело вторил ему, рука его сама тянулась к шашке.

Я таких настроений не разделял. По Тамбовскому восстанию помнил, какой он бывает, крестьянский бунт. И насколько он жесток. Тогда коммунистов привязывали к лошадям и до смертельного исхода таскали по дорогам, вспарывали животы и набивали сеном, палили живьем в хатах. Думаю, и сейчас мы увидим нечто похожее. Эти выступления всегда одинаковы и крайне жестоки.

В дискуссии я участие принимать не стал. Это для них все внове. А для меня война – это дело привычное. Тяжелое, но какое-то противоестественно притягательное и азартное. Как пьянка – похмелье приходит потом, а пить очень даже интересно.

Я упал на узкую койку, по-барски застеленную чистым постельным бельем. И, не обращая внимания на фоновый шум, стал проваливаться в глубокий сон.

Потому что война – это не только про атаки и пострелять. Война еще – это при малейшей возможности хорошо поспать и сытно поесть. Потому как неизвестно, когда еще удастся…

Глава 7

Глаза у арестованного были слегка бешеные, в них время от времени вспыхивали искры сумасшедшинки и безудержной жажды крови. Обычное дело. Человек находился не в себе, не в состоянии вернуть нормальное восприятие окружающего. Его пожрала одна на всех, но пламенная страсть – коллективная жажда погромов и убийств. Так бывает, когда собирается толпа что-то громить. И отдельный неповторимый индивидуум становится всего лишь жалкой частицей общего разума и общих низменных страстей. Некоторых после этого отпускает сразу, и они искренне не понимают, как поддались общему порыву. Других не отпускает никогда. Так и остается гореть в их груди этот дьявольский огонь разрушения.

Этого худосочного, уже немолодого, с широкими мозолистыми ладонями, вздувшимися на руках и лбу венами, бородатого мужичонку задержали в селе Игоничево, куда он вместе с двумя своими подельниками прискакал поднимать народ на бунт. Но его там встретил не жаждущий освобождения крестьянский люд, а взвод пехотного полка. Подельников пехотинцы уложили наповал, а под этим субъектом завалили лошадь. Он еще пытался отстреливаться, но таковой возможности ему не предоставили – спеленали качественно, не дернешься, и доставили на допрос.