Черный треугольник. Дилогия

Ко времени моей беседы с Хвощиковым мы не только установили адрес сестры Эгерт, но и знали, что Елена у нее живет. Мое предположение, что, обидевшись на Россию, Отец все-таки не откажет в любезности бригаде «Мобиль», подтвердилось.

Муратов, поверив в «подлеца Косачевского», действительно решил предупредить Эгерт о грозящей ей опасности. К Елене была отправлена не кто иная, как Эмма Драуле, которую наши люди перехватили, когда она уже выходила из дома сестры Эгерт, Марии Петровны Соколовой.

Когда Драуле привезли ко мне, она была в восторге: как-никак первое приключение за все время пребывания в России. Ей уже мерещились подвалы с подземными коридорами, ночные допросы, пытки…

«Чека?» – со сладким ужасом спросила она.

«Нет, Центророзыск».

«Центророзыск?»

Это длинное труднопроизносимое слово ничего ей не говорило. То ли дело Чека – словно удар бойка по капсюлю.

«Управление уголовного розыска республики, – скучно объяснил я. – Кражи, хищения, разбой…»

«Криминальная полиция?»

«Что– то в этом роде».

Драуле поджала губы. Острый от многообещающих ожиданий угол рта стал тупым, почти плоским, вытянулась и уныло выгнулась дугой гипотенуза нижней губы. Центророзыск ее не устраивал. Она считала себя достойной лучшего.

Это было первое глубокое разочарование, постигшее ее в моем кабинете. Обидно, конечно. И все же еще оставалось «а вдруг?…». Но вскоре исчезло и оно.

Сообразив наконец, что ее не собираются подвешивать на дыбу, разводить под ногами костер, заставлять заучивать цитаты из сочинений Маркса или, на худой конец, просто выворачивать руки, произведение кубиста поблекло. Пожухли и выцвели краски, расплылись четко вычерченные линии.

Стоило ли совершать почти кругосветное путешествие, чтобы оказаться в таком ничем не примечательном кабинете, где густо пахнет нафталином и нет даже места для приличного костра!

«Но я все же арестована?» – спросила она, цепляясь за последнюю надежду превратить случившееся пусть в третьесортную, но все-таки сенсацию, на которую польстились бы хоть некоторые газеты.

«Нет, – безжалостно сказал я, не испытывая ни малейших угрызений совести. – Вы не только не арестованы, но даже не задержаны».

«Но меня сюда все-таки привезли…»

«Насильно?»

«Нет, но мне предложили…»

«Просто вам передали мою просьбу, – объяснил я. – Мне хотелось продлить удовольствие от беседы с вами. Но если вы, как тогда, торопитесь к товарищу Липовецкому, то мне остается лишь выразить свое сожаление».

Драуле осторожно улыбнулась:

«Я не тороплюсь. А вы… как это по-русски… обманщик, товарищ Косачевский».

Я изобразил недоумение.

«Ваш друг тогда не разыскивал меня», – объяснила она.

«Разве?»

«Не разыскивал».

«Он просто забыл. С ним это иногда бывает. Липовецкий очень занятый человек. Но как бы то ни было, он просил вам передать, что ваша просьба о поездке на Украину рассмотрена и удовлетворена».

Лицо Драуле преобразилось: расплывшиеся линия вновь приобрели четкость хорошего чертежа.

«Когда я могу ехать?»

«Сегодня, если, разумеется, у вас нет здесь неотложных дел. Вам уже выделен сопровождающий».

«А товарищ Липовецкий… не забудет?»

«На этот раз нет. Я за него ручаюсь».

Все сказанное мною соответствовало истине. О поездке Драуле я договорился с Зигмундом по телефону, как только мне стало известно, что Отец использовал ее в качестве курьера. Больше ей в Москве делать было нечего. Тогда же я принял некоторые меры, чтобы она не могла перед отъездом переговорить по телефону с Муратовым.

Из нашей короткой встречи я извлек все, что меня интересовало. Оказалось, что Муратов, не посвящая Драуле в суть вопроса, просил лишь передать записку по названному им адресу.

Кому именно говорил?

Да некой Елене Эгерт. А если той не окажется дома, то ее сестре.

Эгерт отсутствовала. Сестра сказала, что она куда-то уехала и вернется через несколько дней. Поэтому Драуле оставила ей записку, предназначавшуюся Елене.

Соколова спрашивала ее о чем-либо?

Только об одном – требуется ли ответ. Ответа Муратов не ждал.

Я на всякий случай спросил, имеется ли на квартире Соколовой телефонный аппарат. Нет, телефона она не заметила. Если бы он был, Христофору Николаевичу вряд ли потребовалась бы ее помощь.

«Мне только надо сообщить Христофору Николаевичу, что я выполнила его поручение», – неуверенно сказала Эмма Драуле, которая готова была тотчас же мчаться на вокзал.

Я галантно заверил ее, что с удовольствием возьму это на себя. Впрочем, если она хочет, то может черкнуть Муратову несколько слов – телефон его, к сожалению, неисправен. Ее записку незамедлительно доставят адресату.

Она последовала моему совету и тут же набросала несколько строчек. Затем прибыл присланный Зигмундом сопровождающий, и Драуле была передана с рук на руки.

Таким образом, у нас имелись все основания быть довольными друг другом.

Драуле уехала в тот же день, а на следующий Муратову передали ее прощальное послание, так что «динамитный старичок» мог считать свой долг перед Еленой Эгерт и Центророзыском полностью выполненным.