Черный треугольник. Дилогия

Я ожидал, что перечень начнется с серег-каскадов, из-за которых погибли в Екатеринбурге агент-осведомитель Горлов и содержательница кабаре «Яик» Лерер, а в Иркутске был арестован злосчастный монах Афанасий. Но ошибся: в апреле восемнадцатого года серьги-каскады еще покоились в чемодане. Галицкий их не продавал и не закладывал. Вместе с другими ценностями «Алмазного фонда» они были присвоены лже-Косачевским. Во всяком случае, так утверждала Елена Эгерт.

Может быть, она их перепутала с какими-либо иными драгоценностями? Ведь там еще были серьги.

Да, были, но если я имею в виду серьги Фаберже в виде бриллиантовых каскадов с большими грушевидными сапфирами, то она ничего не перепутала. Ошибка исключена. Именно эти серьги она запомнила.

Почему? Что ж, она готова признаться. Это, конечно, нехорошо, но… В общем, она их примеряла перед зеркалом. Что поделаешь, женщина всегда остается женщиной. Доставала она их и в тот злосчастный день, благо они лежали в чемодане на самом верху в черном футляре с золотым тиснением. Очень изящные и красивые серьги. Похожие носила некогда мать Елены, Полина Эгерт. Но эти были, конечно, значительно дороже тех. Ни отец, ни дед Эгерт не могли бы себе позволить подобную роскошь. Самой Елене не приводилось раньше видеть таких крупных грушевидных сапфиров чистейшей воды – целое состояние. И бриллианты… Какие в них были чудесные бриллианты!

Щеки ангела зарумянились, глаза заблестели, и я, похоже, впервые безоговорочно поверил в его искренность.

Восхищаясь серьгами-каскадами, ангел ни о чем не умалчивал, не лгал, не изворачивался.

Да, любопытно было свести вместе Липперта, моего бывшего следователя и дочь придворного парикмахера. Но это было не реально. Зато, кажется, не представляло особых трудностей выяснить, что именно подразумевалось анархистами под «акцией», для которой требовалось продать или заложить часть ценностей «Алмазного фонда», а заодно попытаться уточнить список отобранных Галицким вещей.

Почему бы «динамитному старичку» не оказать еще одной услуги Центророзыску республики? Это было бы только справедливо. В конце концов, одним из немногих, в ком он, как ему казалось, не ошибся в обидевшей его России, где только и делают, что веселятся и крадут, был именно я – мерзавец, стяжатель и лицемер, присвоивший сокровища «Алмазного фонда» в тысяча девятьсот восемнадцатом.

Кажется, это открытие доставило Муратову наибольшее удовлетворение после его возвращения на родину. Какое удовлетворение? Счастье! Следовательно, своими самыми счастливыми минутами он обязан мне и «длинноволосому мальчугану». А за счастье положено платить, дорогой Христофор Николаевич! Пока вы мой должник. Не забывайте об этом.

Я прервал допрос, чтобы продумать дальнейшую тактику и посоветоваться с Бориным, который находился в соседнем кабинете.

Отсутствовал я недолго, и, когда вернулся к себе щеки Эгерт по-прежнему румянились воспоминаниями о серьгах-каскадах.

Она явно не подозревала о той роли, которую они сыграли, покинув хранившийся у нее чемодан. Похоже, она не знала и о смерти Олега Мессмера, а тем более о том, что к этой смерти приложил руку Винокуров.

Что ж, Елена Петровна, с некоторыми материалами нашего розыскного дела я готов вас познакомить. Думаю, они вас заинтересуют.

Когда я читал бумаги, присланные Ягудаевым, я обратил внимание на некую деталь в прошлом любовницы генерала Волкова, а она была женщина с весьма богатым прошлым.

Теперь в сочетании с таким странным обстоятельством, как то, что серьги-каскады госпожи Бобровой-Новгородской в начале девятнадцатого года оказались у Ванды Ясинской после ее посещения Екатеринбурга, эта несущественная, казалось бы, деталь представлялась уже более существенной. Во всяком случае, возникшее предположение нуждалось в проверке. И проверке тщательной.

Ежели то, что я предполагал, соответствовало действительности, то все остальное, извлеченное из допроса Эгерт, отходило на второй план.

Но не будем загадывать.

Я задал ей несколько формальных вопросов, которыми обычно принято завершать допрос, а затем, будто бы между прочим, сказал:

– Кстати, Елена Петровна, может быть, я коснусь неприятных для вас воспоминаний, но уж таковы мои обязанности. Где вы жили во время… посещения в двенадцатом году Варшавы? Я имею в виду вашу совместную поездку с Винокуровым.

Эгерт была озадачена:

– В начале Винокуров снимал номер в гостинице «Бристоль», а затем мы переехали к его приятелю на дачу, расположенную под Варшавой на берегу реки Буго-Нарев. Но мне там не понравилось, и мы вернулись в «Бристоль».

– Если не ошибаюсь, тогда при гостинице «Бристоль» имелось кабаре «Белый филин»?

– Вы не ошибаетесь.

– Вы там бывали?

– Несколько раз.

– Певицу из кабаре помните?

– Эту белокурую девочку? – спросила Эгерт, и в ее голосе я почувствовал напряжение.

– Да, Ванду Ясинскую.

– Очень смутно. Кажется, она тогда находилась на содержании приятеля Винокурова… того, чьей дачей мы воспользовались. Запамятовала его фамилию.

– Ну а в Петрограде?

– Что – в Петрограде?