Черный треугольник. Дилогия

– Я исхожу из того, что ученье – свет, а неученье – тьма. Если бы вы прослушали курс по криминалистике и судебной медицине, Прозоров, то совершенное вами убийство Глазукова, возможно, не было бы раскрыто и по сей день, хотя мы и так запоздали. Но вы не прослушали этого курса. Отсюда и допущенные вами ошибки. С Глазуковым вы наделали порядочно ошибок, не намного меньше, чем с Кустарем. Ну, прежде всего, студент института гражданских инженеров, который якобы пришел перед самым закрытием лавки со стороны Большого Бронного проезда. Тут, пытаясь навести нас на ложный след, вы дали полный простор своей фантазии. А ведь совсем ни к чему было придумывать этого студента с усами и бородкой. Прослушав соответствующий курс, вы бы сразу сообразили, что нами прежде всего будут опрошены, по возможности, все соседи покойного ювелира. И в результате опроса окажется, что студента никто не видел. Никто! Зато человека в земгусарском шевиотовом френче, серовато-синих шароварах и черных хромовых сапогах заметили. Его видели или входящим в лавку перед самым закрытием или выходящим из нее. Вот и первый пока повод сомневаться в вашей искренности…

– О человеке в земгусарском френче говорил только этот пьяница Семенюк, – вяло возразил Прозоров. – Он еще что-то путал относительно усов. То у земгусара были усы, то их не было…

– Устаревшие сведения, Прозоров. Человека в земгусарском френче видел не только Семенюк. Его, оказывается, видели и модистка Басова, и ее сын Егор Басов. Причем действительно усы у него «выросли» только в день убийства… Так что преступником был не выдуманный вами студент, а человек в земгусарском френче, которого, кстати говоря, замечали на Козихе и раньше, правда несколько в иной одежде.

Прозоров пожал плечами:

– Ну пусть Глазукова убил не студент, а земгусар. Не все ли равно? Какое, в конце концов, все это имеет отношение ко мне?

– Хотите узнать, чем мы располагаем?

– Естественное желание человека, которого обвиняют в двух убийствах.

– Я бы предпочел послушать вас, но… извольте. Тайны здесь нету. Готов познакомить вас с некоторыми доказательствами. Может быть, это расположит вас к откровенности. Прежде всего о земгусарском френче. В то время как вы отправились в тюрьму за Кустарем, на чердаке, где находился пост наружного наблюдения за домом Глазукова, наши сотрудники нашли шевиотовый френч, который так подробно описал Семенюк. При осмотре на нем были обнаружены многочисленные пятна крови. Там же нашли кинжал, тоже со следами крови. Опрошенный инспектором Суховым ваш напарник по посту наблюдения Синельников рассказал, что обнаруженный кинжал принадлежит вам, а френч вместе с другим ненужным тряпьем валялся на чердаке в большой соломенной корзине, оставшейся от прежних хозяев. В той же корзине Синельников видел театральные парики, бороды, усы… Кстати говоря, Синельников вспомнил, как вы примеряли при нем земгусарский френч. Синельников говорил, что он очень вам шел…

– Френч и кинжал… – сказал Прозоров. – Не маловато ли для обвинения в убийстве? Ведь ими мог воспользоваться кто угодно, тот же Синельников.

– Правильно. Но воспользовались все-таки вы, Прозоров. Час назад Семенюк и Басовы опознали вас по фотографии. Очень, я бы сказал, уверенно опознали. Из восемнадцати предложенных фотографий они выбрали именно вашу. Опознал вас и половой в чайной Общества трезвости на Патриарших прудах, где вы часто бывали, когда вели наблюдение за домом Глазукова, и где вас как-то видел Семенюк вместе с «солдатскими шароварами в вытяжных сапогах», то есть с тем же Синельниковым.

Как видите, улик более чем достаточно, а ведь я не перечислил и половины тех доказательств, которыми мы теперь располагаем. Человеком в земгусарском френче, который убил Глазукова, были вы, Прозоров, и никто иной. Так что дело не в широкой спине, на которую можно взвалить два убийства, а в том, что вы совершили эти два убийства. Теперь, надеюсь, у вас появилось желание высказаться?

– Нет, не появилось, гражданин Косачевский.

– На что же вы рассчитываете?

– Я фаталист.

По всему было видно, что я зря теряю время. Допрос следовало отложить, а пока суд да дело, произвести обыск на квартире Прозорова.

– С Перхотиным вы мне все объяснили, – сказал Прозоров. – Вас интересуют мотивы, которыми я руководствовался, «убирая» его. А что вы хотите от меня касательно Глазукова?

– Прежде всего узнать, где вы спрятали награбленное.

Кажется, слово «награбленное» шокировало его. Это уже было забавно.

– Награбленное?

– Награбленное, – подтвердил я. – Надеюсь, вы не собираетесь ссылаться на присущую вам с детства любознательность к содержимому чужих сейфов?

– Я ни на что не собираюсь ссылаться, – резко ответил он. – Что же касается любознательности, то она, скорей, свойственна вам.

– Только по службе, – заверил я. – Так куда вы девали драгоценности, извлеченные вами из сейфа после убийства Глазукова?

Вместо ответа он встал, широкоплечий, гибкий, отдернул штору, за которой скучал оперативник, и иронически спросил у меня:

– Оружие вам сдать или этому… «товарищу»?

– Мне. А этот товарищ проводит вас.