Черный треугольник. Дилогия

Проститутка, которой матрос понравился, хотела было что-то сказать, но, заметив в толпе солидного господина, стала поспешно к нему протискиваться.

Волжанин сдвинул на затылок бескозырку, потер прихваченные морозцем красные уши, с сожалением сказал:

– А все революционный принцип, товарищ Косачевский.

В моем кабинете нас уже дожидались Борин и Артюхин. После того как Волжанин переоделся (родственник дворника из деревни должен был выглядеть соответствующим образом), я еще раз проинструктировал его и Артюхина.

– Все понятно?

– А чего тут не понимать? – удивился Артюхин. – Не левшой сморкаемся, Леонид Борисович. Я бы и самоуком дошел. Оплошку не дам.

После их отъезда мне удалось наконец выяснить, что курьерский еще стоит где-то под Клином. Дорога была забита эшелонами беженцев и военнопленных, от которых уже скоро месяц, как разгружался Петроград.

Предварительно постучавшись, в кабинет вошел Дубовицкий. Он обладал удивительной способностью всегда появляться не вовремя. При виде начальника уголовно-розыскной милиции Борин встал: он привык уважать старших по должности.

– Сидите, сидите, Петр Петрович, – сказал Дубовицкий.

У него было изумленно-счастливое выражение лица: он никак не мог прийти в себя после неожиданного ареста похитителей жизнерадостного коммерсанта. Этому из ряда вон выходящему событию он посвятил целую страницу в отчете о проделанной за месяц работе.

– Я к вам буквально на минуту, Леонид Борисович, – благоразумно предупредил он. – Я только что имел телефонный разговор с архимандритом Димитрием. Патриарх и члены Поместного собора интересуются ходом расследования ограбления ризницы.

– Вы хотите сказать, что, по мере своих возможностей, удовлетворили их любопытство?

– Отнюдь нет, Леонид Борисович. Я только сказал, что этим занимаетесь лично вы. Он хочет с вами переговорить ж просил назначить ему время.

– Готов с ним побеседовать даже сегодня вечером.

– Тогда я, с вашего разрешения, ему телефонирую?

– Не смею вас утруждать, Виталий Олегович. Я сам переговорю с ним по телефону. А теперь прошу великодушно извинить меня.

Однако отделаться от Дубовицкого было не так-то просто.

– Еще один безотлагательный вопрос, – поспешно сказал он. – Я читал материалы по делу Бари, и у меня создалось впечатление, что похитители действовали, если так можно выразиться, под моральным влиянием анархиста Грызлова.

Борин насторожился и посмотрел на меня: кажется, он понял, из чего я собираюсь «шить паруса».

– И к какому же выводу вы пришли?

Он замялся:

– Как вам сказать? Чисто юридически на товарища Грызлова нельзя, конечно, возлагать ответственность за происшедшее…

– Почему же? Похоже на подстрекательство.

– Ну, учитывая, что товарищ Грызлов старый революционер… Может быть, имеет смысл поставить об этом в известность товарища Рычалова?

– Это я тоже беру на себя, Виталий Олегович.

– Очень вам благодарен, – с облегчением сказал Дубовицкий, которому, с одной стороны, не хотелось портить отношения с федерацией анархистских групп, а с другой – пренебрегать своим служебным долгом. Он предпочитал, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, и совесть спокойна. – Премного меня обяжете, Леонид Борисович.

Вскоре после его ухода раздался наконец долгожданный звонок. Субинспектор с Николаевского вокзала доложил, что «товар» прибыл и благополучно передан с рук на рук».

– Сухов у вас?

– Никак нет, товарищ Косачевский. Сухов только что уехал к вам. Но у меня сидит петроградский товарищ. Желаете с ним переговорить?

– Пусть тоже приезжает сюда. Где сейчас интересующий нас объект?

– В здании вокзала. Завтракает в буфете первого класса.

То, что Мессмер не поехал сразу же к отцу, а отправился в буфет, показалось мне странным, но я не считал себя специалистом в психологии гвардейских офицеров и слишком мало знал о взаимоотношениях в семье Мессмеров.

– Когда-то в ресторане Николаевского вокзала была одна из лучших в Москве кухонь, – мечтательно заметил Борин. – Поваром там подвизался Деборг. Такие паштеты готовил – пальчики оближешь. Особенно ему удавался телячий: телятина, ветчина, шампиньоны…

– Ну, ежели Мессмер такой же гурман, как вы…

– Деборг давно уехал, – сказал Борин, – шампиньоны в Москве уже не разводят…

– Тогда будем исходить из того, что он навестил бывший ресторан по старой памяти. Ведь приходят же на могилу первой любви, дабы уронить слезинку и возложить букет роз.

Через пятнадцать минут снова звонок: Мессмер завершил свой скромный завтрак и взял извозчика.

– Да, жаль, – сказал я Борину, закончив телефонный разговор.

– Вы о чем?

– О телячьем паштете, разумеется, – объяснил я. – Если бы мы с вами познакомились пораньше, я бы обязательно посетил ресторан на Николаевском вокзале.

– Но может быть, не все потеряно, Леонид Борисович?

– Конечно. Я уверен, что в Москве еще будут разводить шампиньоны.

Борин, кажется, не разделял моей уверенности…

Распахнулась дверь, и в кабинет влетел возбужденный Сухов.

– Ну как?

– Во-первых, здравствуйте, – сказал я. – А во-вторых, сначала разденьтесь. Возражений нет?

Он смутился:

– Простите, Леонид Борисович. Здравствуйте.