Черный треугольник. Дилогия

– Кроме того, – сказал я, – черную гвардию нельзя собрать в кулак. Прежде чем удастся объединить дружины черногвардейцев в единое боеспособное целое, потребуются и время, и большая организационная работа.

– Именно так, – кивнул Рычалов. – Но дело в том, Леонид, что они к такой работе уже приступили. – Это было для меня новостью. – Да, приступили, – подтвердил Рычалов. – Готовится коренная реорганизация всех анархистских вооруженных сил. При федерации будет создана военная комиссия с учебным, техническим, санитарным и осведомительным отделами. Комиссии подчинят все районные штабы черной гвардии, а вместо временных боевых дружин предполагается сформировать постоянные. Пока у них все упирается в финансы. Нет денег. Но деньги они найдут… Кроме того, создано организационное бюро по подготовке Всероссийского съезда анархистов всех направлений. Что из этого выйдет – в выйдет ли что-либо – неизвестно, но учитывать надо все. Так что послушай ораторов. Митинг, конечно, только митинг. Особо откровенничать они на нем не будут, но кое-что авось и проскочит. Что же касается ризницы, то, думаю, дело Бари их должно вдохновить: и так слишком много разговоров, что анархистские организации засорены уголовниками. Еще один скандал им ни к чему, да еще с Грызловым… Роза Штерн, конечно, шокирована?

– Еще бы. Когда твой идейный единомышленник вляпался в уголовщину, радости мало, особенно если специализируешься на превращении хитрованцев в рыцарей революции. Думаю, ее ждет еще много разочарований.

– Как бы то ни было, а на красивых женщин нападать не надо, – улыбнулся Рычалов, – их слишком мало.

– А ты Розу считаешь женщиной?

– Увы, – вздохнул он. – Я ее считаю женщиной, и притом очаровательной. И если под ее влиянием все «деловые ребята» с Хитровки начнут жизнь добропорядочных граждан республики, я не удивлюсь. А вот ты к Розе относишься предвзято еще со времен ссылки.

Истомившийся в ожидании Павел приоткрыл дверь кабинета и удивленно посмотрел на Рычалова: он еще ни разу не видел председателя Совета милиции улыбающимся.

III

Дом анархии находился рядом с женским Страстным монастырем, и это, понятно, не могло не наложить на обитель свой отпечаток. Увы, московскому Страстному с момента его основания всегда не везло. И ответственность за это, по-моему, следовало возложить на царя Алексея Михайловича, который, по преданию, самолично выбирал место для его постройки. Прозванный Тишайшим, Алексей и место указал тихое и спокойное, в тенистой густой роще. Но, как показали последующие годы, царь дальновидностью не отличался. Житейские соблазны беспрерывно вторгались, а вернее, вламывались в ворота монастыря – то в облике бунтующих стрельцов царевны Софьи, то рейтар Петра I, то лихих и галантных кавалеристов Мюрата.

А дальше и того хуже. Роща была вырублена, а сам монастырь, находившийся некогда на отшибе, оказался в самом центре большого города.

Соблазны, соблазны! И с каждым десятилетием их становилось все больше. Загремел на Тверском бульваре, куда съезжалась на гулянье вся Москва, оркестр Александровского военного училища. Запестрела Страстная площадь афишами синематографов, засветилась электрическими фонарями, разукрасилась разноцветными грибами дамских шляп. А по ночам мимо монастырских стен с гиком и звоном бубенчиков неслись к Яру купеческие тройки. Греховно визжали хористки, и лихо пели в дупель пьяные кавалеры:

Ах вы, Сашки-Канашки мои,

Разменяйте мне бумажки мои…

В девятьсот пятом – митинги, красные знамена, баррикады, трупы и трехэтажный солдатский мат. В девятьсот семнадцатом – пушки, шпарящие гранатами и шрапнелью по Тверскому бульвару…