ГЛАВА ДЕСЯТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ
Бессонная ночь на Сухове не сказалась. Оживленный, подтянутый и немного торжественный, он протянул мне черную трубку настольного телефонного аппарата.
- Рычалов?
- Нет профессор Карташов. Архимандрит Димитрий интересуется новостями. Я сказал, что кое-какие новости есть…
На диване, укрывшись с головой шубой, спал, мерно похрапывая. Артюхин. Роза делала вид, что читает газету. Волжанин поставил перед ней стакан чая и блюдце с сахаром. Я даже не знал, что у нас имеются стаканы и блюдца. Сам он пил чай из жестяной кружки. Роза всегда пользовалась успехом у матросов. И как оратор, и как женщина…
- Доброе утро, господин Карташов.
- Я по поручению его высокопреподобия…
- Знаю. Можете передать Александру Викентьевичу, что уже найдены и находятся у меня почти все ценности ризницы и часть имущества «Алмазного фонда».
- «Алмазный фонд»? Что такое «Алмазный фонд»?
- Архимандрит знает.
- А что именно не разыскано из экспонатов ризницы?
- Не обнаружены александрит «Цесаревич» и изумруд «Андрей Первозванный». Кроме того, золотые крышки евангелия переплавлены в слитки.
- А все остальное у вас?
- Да.
- Архимандрит будет счастлив. Жаль, что он не успеет навестить вас. Ведь он сегодня уезжает…
- Сегодня?!
- Да. Сначала в Петроград, а оттуда на Валаам…
Николаевский вокзал… Я вспомнил Каланчевку, какой мы ее увидели тогда с Волжаниным.
Грохот железных шин, ржание лошадей, крики носильщиков, сирены прокатных автомобилей и вопли торговок.
«Кому мочала? Бараночные мочала!»
Извиваясь под ударами ветра, стоял на четвереньках на гигантском полотнище оседланный рабочим буржуй - «Крепче сиди в седле, пролетарий!». И среди платков, капоров, солдатских папах, бекеш, шинелей - архимандрит Димитрий со своим никому здесь не нужным богом…
- Я передаю трубку его высокопреподобию, - сказал Карташов.
- Хочу вас поздравить, Леонид.
- Спасибо. Счастливого пути, Александр Викентьевич.
Он замялся, но все-таки спросил:
- Вы о Мессмере ничего не знаете?
- Нет, Александр Викентьевич, - солгал я. - Наши пути никак не сойдутся…
- Ну и слава богу, - облегченно вздохнул он.
Я положил трубку на высокую никелированную вилку.
- Я арестована? - спросила Роза Штерн, прикрываясь от меня газетой.
- Нет, конечно. Мы очень тебе благодарны за помощь.
- Значит, я могу уйти?
- Пожалуйста. Только, по-моему, торопиться не следует. В Доме анархии тебя могут неправильно понять.
- Федерация состоит не только из Ритуса и Грызлова, - запальчиво сказала она.
- Разумеется. Там еще есть и Отец…
Больше всего мне не хотелось вступать сейчас в политическую дискуссию. Но как ни странно, Роза промолчала.
- Пей лучше чай, - посоветовал я.
- Благодарю.
Я вернулся в кабинет начальника уголовно-розыскной милиции, где за столом, на котором были разложены драгоценности, колдовал со своей лупой привезенный Бориным Кербель. На скрип двери он поднял голову и заулыбался. У него было лицо человека, наконец воочию увидевшего чудо, которое многократно и тщетно сулил побитый камнями пророк.
Я взял с газеты, в которой было опубликовано сообщение о ратификации Брестского договора, какое-то ожерелье.
- Колье «Двенадцать месяцев», собственность графини Гендриковой, - прошелестел Кербель, с опаской глядя, как я перебираю оправленные в золото камешки.
Насколько я помнил, опал в колье означал надежду на многолетнее благоденствие дома Романовых. Да, в провидицы эта очаровательная дама не годилась. Заказывая колье, она, конечно, не предполагала, что через несколько лет грянет революция и рассыплется в прах основательно подгнивший за триста лет дом Романовых.
Ювелир складывал камни. Он составлял их опись.