Черный треугольник. Станция назначения - Харьков

– Покойного предупреждали, что придете позже обычного?

– А как же? – удивился приказчик и торопливо сказал: – Давеча предупреждение о том сделал: так, дескать, и так, свадьба, значит, и все такое прочее. Так что малость припоздаю, извиняйте.

– Ну а он что?

– Да ничего. Гуляй, говорит, Филимонов. Делов, говорит, у нас с тобой нынче не много, не то что в старое время. Чего не погулять? Что ни день, то воскресенье. Настоящий наш покупатель, дескать, или помер, или в хлебные края подался. Потому, говорит, утром и без тебя очень даже свободно управлюсь. Ну и шутку пошутил: чтоб я пьян-де не был, а из пьяна не выбивался.

– Вы когда от Глазукова ушли?

– На свадьбу-та? – Он на мгновенье задумался. – Видно, часа в четыре пополудни. Может, в пять.

– Хозяин один оставался?

– Один.

– Ждал кого-нибудь?

– Будто нет.

Наступила пауза. Потом Филимонов сказал:

– Весел давечи был Анатолий Федорович. Не вещало, видать, сердце чего дурного. А прихожу сегодня – нет человека. Вчера был, а сегодня нет. Вон оно как. Не зря, видно, говорят, что промеж жизни да смерти и блошка не проскочит. Завсегда так: живем с пооглядкой, а помираем – впопыхах… Вы только про меня чего не подумайте, гражданин Косачевский. Я Анатолию Федоровичу – хорошо ли, худо ли – двадцать лет служил. Всякое, конечно, бывало: в плохое было, и доброе. А двадцать годков никуда не скинешь. Потому и сострадание к нему имею. Как без сострадания? Без сострадания никак нельзя. Хоть и эсплотатор он был, а все ж благодетель мне.

Филимонова прорвало. Он говорил без умолку, дергаясь и захлебываясь словами. Я никогда не был любителем поспешных выводов, но похоже, что смерть хозяина действительно потрясла его.

– Дубликаты ключей от сейфов у вас?

– Нет, у меня, – сказал Борин. – После завершения операции он их мне вернул.

Дежурный доложил о машине.

– А мне как же? – вскочил приказчик. – С вами или остаться?

– Пусть подождет в дежурке? – спросил у меня Борин.

– Пожалуй. Посидите пока у дежурного, Филимонов. Газету почитайте. Когда вернемся с Петром Петровичем, пригласим вас. Не возражаете?

– Чего тут возражать? Я человек маленький. Как прикажете…

Приказчик проводил нас на первый этаж. Когда мы с Бориным вышли, нас уже ждала машина.

У лавки, расположенной по соседству, толпился народ, преимущественно женщины. Тут же наклеенное на стену объявление оповещало всех о том, что в городе по решению Московского Совдепа проводится банная неделя. Каждому гражданину предоставлялась возможность приобрести по талону в своей лавке кусок мыла. Тут же красовался агитплакат с изображением лихого парня в картузе и смазливой девицы в красном платочке. Чувствовалось, что парень не столько мечтает о бане, сколько о любви. Но не тут-то было. Стихотворный текст плаката убедительно свидетельствовал о том, что путь к взаимности лежит только через баню. Он (подчиняясь зову серца): «Полюби, красотка, Ваню. Разговоры коротки». Она (следуя разуму и призыву Совдепа): «Ты сходил бы прежде в баню да заштопал бы портки».

У плаката, прислонившись плечом к стене, стояла прозрачная молодая женщина из «бывших». В одной руке она держала кошелку фасона «Как Иркутская ЧК разменяла Колчака», а в другой – томик Блока. Увы, автор стихов на плакате Блоком не был… Но я подумал, что если трубадур бани особым поэтическим талантом и не отличался, то был, по крайней мере, чистоплотным человеком, добросовестно отрабатывающим свой паек. А это в конечном итоге самое главное в любой профессии.

Борин открыл передо мной дверцу машины, и я протиснулся на сиденье.

– Как, Петр Петрович, приобрели уже залог взаимной любви?

– Мыло в смысле? – улыбнулся он одними глазами. – Еще вчера. Я четверть фунта, да еще жена столько же. Великолепное мыло, довоенное. Говорят, с юга привезли…

Нет, судя по военным сводкам, мыло в Москву могли привезти откуда угодно, но только не с юга. Там теперь было не до мыла. «Болярин Петр», как именовали Врангеля в церквах, провозглашая ему многолетие, уже закончил со своим «великим сидением». Как только Красная Армия прорвала оборону белополяков и, в прорыв была введена Первая Конная, части генерала Слащева высадились у озера Молочное и начали наступление на Мелитополь. А вскоре перешли в наступление и другие врангелевские корпуса. Похоже, что линия нашего фронта на юге уже опрокинута. Вряд ли 13-я армия в состоянии выдержать такой мощный удар. Нет, на юге не до мыла. Это о Москве, видно, позаботился Омск.

«Полюби, красотка, Ваню. Разговоры коротки…»

А почему бы и не полюбить ей Ваню, особенно ежели он откликнется на призыв Совдепа? Я лично ничего против этого не имел…

В отличие от Цетророзыска, на улице пахло не нафталином, а недавно отцветшей сиренью, кусты которой робко жались к решеткам бульвара.

В машине было душно, и я впервые по-настоящему понял, что в Москве лето.