Черный трибунал

— Прикройся, — сказал он и бросил тряпку на живот женщине. Та даже не шевельнулась. Больше не обращая на нее внимания, Катрич носком ботинка ткнул голого парня в пятку. Тот лениво повернулся на спину и глянул на подошедших из-под ладони, козырьком приставленной к глазам. Уныло протянул:

— А-а, родная милиция...

Тем не менее он даже не встал и остался лежать на спине, заложив руки за голову и выложив на обозрение тощие мужские принадлежности. Теперь Андрей увидел, что волосы у парня и в самом деле зеленые, словно подсохшие водоросли. Что пошло на их покраску — чернила или тушь, понять было трудно.

— Встань и оденься, — предложил Катрич строго и угрожающе приподнял ногу. — А то я тебе ненароком бампер сомну.

Сопля сел и примирительно прогнусавил:

— А я че? Я только констатировал: родная милиция...

— Не унижайся перед ним, — вдруг среагировала на его реплику девица и демонстративно перевернулась на живот. Андрей смущенно поднял глаза к небу, где невидимый самолет пенистой линией перечеркнул голубизну от горизонта до горизонта.

— Заткнись, Жаба, — лениво протянул Сопля, — пока я тебе не врезал.

— Ладно, кончайте свариться, — сказал Катрич. — Ты мне лучше расскажи, что знаешь об убийстве полковника?

— О том, что в газетах писали? — спросил Сопля. Он прыгал по песку на одной ноге, натягивая на другую брючину. — Только это и знаю.

— Значит, случай прошел мимо вашей кодлы? Вы о нем ничего не слыхали, разговоров никаких не вели?

— Почему? — не согласился Сопля. — И слыхали, и разговоры были...

— Какие?

— Так, общий треп.

— Что именно?

— Говорили, что полкан кому-то крепко насолил. Его и убрали.

— Кому именно он насолил?

— Откуда я знаю?

— Видишь, старлей, — вдруг меняя тон, сказал Катрич, — как мы бортанулись. Тащились сюда, парились, а он ничего не знает... — И вдруг резко, повелительно приказал: — Собирайся! Поедем в управление. Там я сниму допрос под протокол.

— А что я, начальник? — заканючил Сопля.

— А то, гражданин Андреев, что вас в тот день видели рядом с местом преступления. Факт зафиксирован в протоколе. Поскольку дружеского расположения вы не понимаете, в управлении мы проведем опознание, и все пойдет по законному пути...

— Начальник, — взмолился Сопля, — на понт берешь?!

— Ты меня знаешь? — спросил Катрич. — Я когда-нибудь против твоих зеленых волос что-то имел?

— Не-а...

— Тогда подумай, поперся бы я сюда по жаре на понт брать?

— Не-а, — согласился Сопля.

— Вот и делись тем, что знаешь, пока разговор между нами. Кого видел в тот день?

— Никого...

— Все, собирайтесь, Андреев.

— Капитан, — загундосил Сопля. — Клянусь, я не замазан. Они меня мигом пришьют, когда дознаются...

— Ты себя не чувствуй пуговицей, — успокоил его Катрич. — Твоя, — он кивнул на девицу, — не трепанет?

— Жаба? — спросил Сопля. — Не-а, она в порядке.

— Тогда ты чист.

— Всегда так говорят.

— Я слова когда-то бросал на ветер? — спросил Катрич сурово.

— Не-а, — согласился Сопля.

— Выкладывай. И не потей.

— Акула там был, — вздохнул Сопля, и глаза его испуганно расширились.

— Где именно?

— Он сидел за рулем. В той самой машине... Только вы меня...

— Слушай, Андреев, — сказал Катрич сурово. — Когда человек думает только о себе, он возвращается в состояние скота. Запомни это. Вот ты сейчас сделал доброе для общества дело и сразу назад. А ты думай о будущем. Оно рядом с тобой. У тебя такая прелестная подруга. А у вас, как я вижу, любовь...

— Подумаешь! — презрительно проговорила девица. — Тоже мне, ценитель!

Они возвращались к остановке по пляжу, который уже наполнялся людьми. Песок подсох, солнце пригревало сильней и сильней, и народ быстро осваивал заплеванное пространство, спеша внести свой вклад в засорение окружающей среды.

— Кончик ниточки мы зацепили, — сказал Катрич удовлетворенно. — Теперь важно не оборвать.

— Давить таких надо, — невпопад ответил ему Андрей. — Дерьмо собачье, а не люди... Катрич не понял.

— Кого? — Кого же еще? Зеленоволосых!

— Тю-тю! — присвистнул Катрич. — Во как тебя, либерального демократа, пробрало!

— Почему «демократа»? — удивился Андрей. — Да еще «либерального»?

— А как же тебя еще называть? Прижать к ногтю преступников ты не считаешь возможным, поскольку прижимать должен закон и суд. И вдруг людей, которые перед законом чисты, ты считаешь возможным давить без всяких на то оснований...

— Считаю. Они тебе что, нравятся?

— Милый мой, — сказал Катрич и лихо, по-футбольному, пнул пустую пивную банку, попавшуюся под ногу, — может, и мне они не по нраву, но это не значит, будто стоит давить все подряд, что нам не нравится. Ведь признайся, тебе не понравилось, что они голые, и что баба не прикрылась, увидев нас?

— Хотя бы.

— Ты ушел от ответа.

— Да, не понравилось.

— А ты можешь признать их право находиться в таком виде дома?

— Дома? Да. За закрытой дверью.

— Здесь они тоже как дома. Пляж пустой. Они ушли подальше, куда никто не забредает. Это мы заявились к ним, а не они решили заставить тебя смущаться.

— Но...

— Появись они в таком виде на улице — дело другое...

— Но как она вела себя...

— Назови мне закон, который запрещает ей вести себя именно так.

— Есть приличия...