Черный цветок

Избор скорым шагом вернулся в гостиную, снял с мольберта испорченный надоевшим пейзажем холст, вынул из камина уголек и прочертил на ослепительно белой стене жирную черту. Вот так. Еще две черты, и жирная полоса напомнила изломанную тень человека. Ребенка. Избор рисовал грубыми прямолинейными штрихами, и через две минуты на стене красовался рисунок, который напугал его самого: жадные глаза и костлявые руки, поднимающие ребенка вверх. Несмотря на то, что фигура ребенка была изображена схематично, в ней явно просматривались черты вырождения - слишком большая голова, слишком узкая грудь, чересчур тонкие и короткие ноги.

Да! Их дети - вырожденцы. Ослепленные любовью родители не хотят этого замечать, но он, Избор, у которого не было своих детей, - он же отлично видел это!

Примерно месяц назад его пригласили к Мудрослову, и он приехал чуть раньше, чем позволяли приличия. Десятилетний мальчишка, ростом почти догнавший отца, неестественно толстый, встретил его у парадного подъезда. Его одутловатое лицо расплылось в улыбке, и в глазах Избор с удивлением увидел проблеск мысли - ему вначале почудилось, что мальчик не вполне нормален. Нет, он оказался сообразительным и тонко чувствующим - ему просто не повезло с внешностью.

Мудрослов - низенький плотный человек с круглым лицом - вышел навстречу Избору и с нежностью взглянул на своего младшего отпрыска.

- Это хорошо, что ты приехал так рано. Я давно хотел показать тебе рисунки мальчика. По-моему, он талантлив. Пойдем.

Взглянув на рисунки, Избор ничего не сказал Мудрослову: таланта у ребенка не было.

- Расскажи мне, что ты хотел этим сказать? - спросил Избор, рассматривая домик и радугу над ним. Домик состоял из квадрата и треугольника сверху. Радугу мальчик изобразил семью карандашными линиями, не удосужившись заштриховать широкие просветы между ними.

- Неужели ты не понимаешь? - вмешался Мудрослов. - Это же… этот рисунок - в нем умиротворение, и уют, и яркость красок…

- Погоди, - прервал его Избор, - я же не у тебя спрашиваю. Так что же?

- Ну, - мальчик пожал плечами, - это умиротворение… и яркость красок…

- Понятно. А мне показалось, что тебе подарили новую коробку цветных карандашей, и ты попробовал, как рисует каждый из них.

- Точно! - рассмеялся ребенок.

Оказываясь в обществе, Избор то и дело слышал рассказы о детях: каждый, каждый хвастался успехами детей, они словно доказывали самим себе и друг другу, какими необыкновенно талантливыми рождаются их дети. Один научился бегло читать к пяти годам, другой играл на клавесине простенькие пьесы в семь лет, третий умножал в уме двузначные числа, четвертый в двенадцать прочитал пятитомник урдского философа и составил его конспект.

Они хвалили своих детей и не забывали восхищаться чужими. Они убеждали самих себя, что неординарные способности давно стали их неотъемлемой частью и передаются по наследству.

Ерунда! Они не передавались по наследству! Это были обычные дети, не лучше и не хуже остальных, только с пеленок их начинали развивать, обучать, выискивать таланты. И, конечно, находили. А когда наступал момент Посвящения, чужие способности, как семена, ложились в благодатную почву.

Избор хорошо помнил свое Посвящение. Как открылись глаза, как вместо цветов и линий он увидел за картиной третье измерение, как рука сама потянулась к мольберту. И вместо натюрморта с кувшином и фруктами он тремя штрихами нарисовал женское лицо - испуганные глаза лани, прядь волос и приоткрытые губы. Его отец плакал, глядя на эту женщину.

Тогда Избор был юн, и ему хотелось узнать, у кого он «украл» талант художника. И отец не стал ему препятствовать - в тюрьме, на голой кирпичной стене тот «художник» оставил свой след: мужские половые органы в человеческий рост. Рисунок был не только скабрезным, но и отвратительным с точки зрения техники исполнения - учитель рисования Избора поставил бы ему весьма посредственную оценку даже в первый год обучения.

- Теперь ты понимаешь, сынок? - спросил его отец, когда они покинули то мрачное и смрадное место.

Избор кивнул.

- Талант, как драгоценный камень, требует огранки. Но не только это! Красоту души, ее порывы, ее смятение не заменишь ничем. Можно взять ребенка подлого происхождения и воспитать в роскоши, дать ему образование, но научить его тонко чувствовать нельзя, ты меня понимаешь? Все равно на выходе получится та самая пошлость, которую ты только что видел.

Избор не возражал против этого. Он и теперь не возражал против этого. Талант должен служить высоким и благородным идеалам, талант должен созидать, оставлять след на земле, нести людям пользу. В чем бы он ни выражался. Мудрослов занимается химией, и никто не сомневается, что когда-нибудь он научится обращать железо в золото. Но даже если это невозможно, его опыты уже обеспечили город непревзойденным оружием - нигде металлурги не достигли таких успехов, никто не знал сплавов, которые с легкостью изготавливал Мудрослов.