Черный цветок

- Ты не плачь, воробушек. В этом же ничего страшного нет, что было - того уже не вернешь. Все знают, что дети ущербных нормальными рождаются.

- Значит, мой отец был совсем не такой? - спросил Есеня и повернулся, чтобы видеть ее глаза.

- Не такой, - ответил голос разбойника с другой стороны: под навес зашел Рубец.

Есеня попытался вскочить - пусть он был неправ и уродом называть Рубца не стоило, но злости от этого не убавилось.

- Тихо, - Рубец растянул безгубый рот в подобии улыбки и присел на корточки. - Извини. Я не думал, что ты про Жмура не знаешь. Я бы промолчал. А так - действительно, оскорбление за оскорбление. Все честно. Поэтому я первый пришел. Извини. Если хочешь - ударь меня в отместку.

Есеня проглотил слезы и понял, что ему тоже надо попросить прощения, иначе… это будет уже нечестно. Делать этого вовсе не хотелось, но он выдавил:

- Ты тоже извини. Я не знал, что тебя пытали…

- Никогда не прощу твоему батьке, что он вышел к ним. Я напрасно без лица остался, а мог бы его спасти. А так получилось, что он меня спас. Хочешь, я расскажу тебе, каким был твой отец? По-настоящему?

Есеня кивнул.

На следующее утро Есеня искупался вместе со всеми, и это было бы весело, если бы не оставленный сапогом Рубца огромный кровоподтек, над которым потешались разбойники. Да еще и пол-лица заплыло фиолетовым синяком. Сначала Есеня обижался, а потом подумал, что это и вправду смешно. Ребра ныли и отзывались острой болью на каждый шаг и неловкое движение, но, слушая насмешки со всех сторон, пришлось терпеть и делать вид, что все в порядке.

После завтрака он собирался, как обещал, пойти за брусникой - работа нетяжелая, не молотом в кузне махать, в самый раз по самочувствию, но, когда он жевал кашу, к нему подошел Полоз и позвал к себе в шалаш.

- Скоро все разойдутся, и я хочу с тобой поговорить.

Есеня дернул плечами: в прошлый раз у Полоза в шалаше ему не понравилось.

- Ну что? - спросил верховод, когда Есеня с недовольным лицом сел на медвежью шкуру. - Как тебе первый день? К мамке уже хочется?

- Не-а, - с усмешкой ответил он.

- Хорошо, - кивнул Полоз, - не обижаешься на нас? Что не вступились за тебя?

Есеня пожал плечами.

- Здесь очень быстро учат, как надо себя вести. Мы живем вместе, все разные, живем семьей. Но мы не кровная родня и любить друг друга не обязаны. Это трудно - жить бок о бок, по многу лет. Поэтому существуют заповеди, я их перечислять не буду - постепенно запомнишь. Я тебе хочу рассказать о последней заповеди вольного человека, она так и называется: последняя заповедь. Все ее помнят, чтобы в решительную минуту внести свой вклад…

- Во что?

- Сейчас. Я начну издалека. Но сначала расскажи мне об Изборе, все, в подробностях. И не говори, где ты спрятал медальон, время еще не настало. Надеюсь, ты никому об этом не рассказывал?

Есеня покачал головой. Рассказывать об Изборе ему не хотелось, ему хотелось услышать про последнюю заповедь - очень загадочно это прозвучало в устах Полоза. Но, раз это важно, он начал говорить, и верховод постоянно перебивал его, требовал подробностей, таких подробностей, которых Есеня и не помнил. Он заставил Есеню описать трех благородных, которые настигли Избора около кабака, а как их описать? Благородные они и есть благородные. Одеты как благородные, кони как у благородных. Чего еще? Лица тоже как у благородных, и посадка в седле.

Полоз, в отличие от остальных разбойников, поверил в рассказ о башне и каждое слово Избора заставлял припоминать, каждую его улыбку.

- Понимаешь, я хочу знать это так, как будто я сам был там, сам все это видел. Я хочу понять его, предсказать его действия. Разобраться, враг он нам или друг. С тех пор, как мы услышали о пропаже медальона, мы считали его нашим избавителем, но что-то подсказывает мне: это не совсем так.

- Никакой он нам не друг, - сказал на это Есеня и продолжил рассказ.

Когда дело дошло до истории о появлении на свете медальона, Полоз усмехался и несколько раз чуть не перебил Есеню, но дослушал до конца и только потом сказал: