Черный цветок

- Не, нормально, - ответил Есеня. Почему-то очень тяжело было дышать, хотелось кашлять, но он боялся глубоко вздохнуть: казалось, что от этого внутри, под ребрами, что-то разорвется.

Хлыст оглянулся и тоже подошел к Есене.

- Ворошила! Иди посмотри на этого змееныша, - крикнул он, положив руку Есене на лоб.

Есеня качнулся и попробовал что-то сказать, но Ворошила уже взял его за подбородок, а потом приложил ухо к его груди.

- Полоз! У нас хоть одно сухое одеяло есть?

- Есть, - ответил Полоз и тоже подошел к Есене.

- Проклятый ливень! Раздеваем его, ребята. В мокром ему нельзя. Ты, щенок! Ты не мог раньше сказать?

Есеня пробормотал что-то в свое оправдание и закашлялся. Именно теперь стало ясно, что ему плохо, очень плохо. И как он раньше не заметил этого? Считал, что просто устал? С него стянули одежду, и Ворошила, накрутив на руки куски мешковины, начал растирать ему грудь и спину. Есеня заскулил: было больно.

- Молчи, пацан. Терпи. Дышать можешь?

- Могу.

- Вот и дыши. Теплее стало?

- Не-а.

- Щас, еще немного потру.

- Ворошила, держи одеяло, - крикнул Полоз.

- Еще немного, - ответил тот, - две минуты.

- Ты кожу с него снимешь, - фыркнул Хлыст.

- Так ему и надо.

Рубец растолкал разбойников локтями:

- Я его понесу. Только курицу у меня заберите.

- Самый умный? - улыбнулся Щерба. - Курицу!

Полоз кинул одеяло Есене на плечи и сказал:

- Мешок заберите у Рубца. Поделите честно. Жмуренка мешок на носилки положим, и вещи их тоже на носилки. Ну и курицу возьмите у него кто-нибудь! Хлыст!

Есеня хлопал глазами - несмотря на то, что кожу с него Ворошила ободрал, дышать стало немного легче, и в сухом одеяле холод не казался таким мучительным и обжигающим, по крайней мере, живот перестало сводить судорогой. Но голова сразу побежала кругом. Рубец, завернув Есеню в одеяло, взвалил его на плечо и похлопал по самой выступающей части тела:

- Ну что, Жмуренок? Как тебе там?

- Нормально, - ответил Есеня. Снова стало тяжело дышать.

- Рубец! Не надейся! Это тебе не мешок, - разочаровал его Ворошила, - переворачивай. Он у тебя так задохнется. Чтоб на грудь ничего не давило, полусидя.

- Ладно. Как скажешь. Жмуренок, ты много жрешь. А с виду - такой хлипкий.

- Он молотобойцем у батьки был, - крикнул Полоз, - чего ты хотел?

- У… молотобойцем. Пить не хочешь?

Есеня покачал головой - слова доносились до него как будто из тумана и эхом отдавались в затылке. Он плохо помнил дорогу - ему казалось, что прошло всего несколько минут до того времени, как его уложили около костра и мама Гожа начала поить его сладким чаем с вареньем. Он никак не мог понять, откуда взялся костер и почему вокруг темнеет. Ему на грудь клали горячие мешочки с крупой, и он пищал, а все вокруг смеялись над его жалким попытками сбросить с себя обжигающую мешковину.

- Воробушек, ну потерпи, - уговаривала мама Гожа, кутая его в одеяло, - сейчас пройдет. Будет тепло. Что вы ржете? Мальчик еле дышит, а вам смешно!

- Гожа… - пробормотал Полоз. - Пусть смеются. Смерть уходит, когда слышит смех…

Есеня испугался: смерть? Он что, умирает? Он совсем не хотел умирать.

Потом ему было жарко, и кашель бил его в полную силу. Вместо мамы Гожи над ним почему-то склонялся Ворошила, хотя Есеня отлично помнил, что лежал у нее на коленях. Он потел, и вскоре одеяло промокло, хотя Ворошила и позволил ему раскрыться. От кашля во рту появился привкус крови, Ворошила поил Есеню теплой водой, а потом ему снова стало холодно, до озноба, и Ворошила превратился в Полоза, который давал чай с вареньем и держал почти сидя, потому что лежа Есеня задыхался. Костер то пылал, то еле тлел рядом, светло-серое небо роняло ему на лицо холодные капли, а потом снова становилось темным, и однажды Есеня увидел на нем звезды. Ему снова было жарко, и он сказал, глядя вверх:

- Два с четвертью…

- Что? Жмуренок, что ты сказал? - над ним опять склонялся Полоз.

- Два часа с четвертью, - повторил он.

- А… Да, дождь кончился. Завтра солнышко пригреет. Пить хочешь?

- Хочу.

Солнце резало глаза, и Есеня закрывал лицо руками, стараясь оттолкнуть его лучи - горячие, как печь в бане. Ворошила колдовал над его спиной: прилепил на нее два глиняных горшка, которые присосались к коже, как огромные пиявки. Есеня сопротивлялся, но сил ему не хватало. И мама Гожа кутала его в одеяло, а над головой неба уже не было - его закрывала еловая хвоя, и вместо костра рядом горел маленький каменный очаг. Мокрые, прохладные тряпки обтирали горящее огнем тело, и откуда снова взялось солнце, Есеня не понял, но вокруг сидели разбойники, раздетые до пояса, и ели.

- Скушай рыбки, - уговаривала мама Гожа, но Есеня крутил головой и зажимал зубы.

Потом к нему приходила мама и сидела рядом с мамой Гожей, они держались за руки и о чем-то говорили. Но мама Гожа превратилась в Полоза, а мама ушла, хотя Есеня просил ее остаться или забрать его домой. Отец клал ему на грудь горячие мешочки с крупой и приговаривал, что это наказание за пьянки и гулянки, Есеня оправдывался и напоминал, что отец сам велел ему идти в лес, к вольным людям, а теперь мучает его.