Черный вечер (сборник)

«Ну вот, приехали, раздвоение личности! Хочу напечатать одно, а подсознательно набираю совсем другое. Надеюсь, это от скотча на голодный желудок...»

Чтобы проверить свою теорию, Эрик сосредоточился и нарочито медленно набрал следующее слово. На этот раз машинка стучала примерно столько, сколько следовало. И все же, внимательно посмотрев на лист, Эрик увидел, что вместо слова «рассказ» получилось «роман».

Вот это да! Теперь Эрик точно знал: это слово он не печатал. Тем более что на романы он даже не замахивался: элементарного терпения не хватало. Что, черт возьми, происходит? В полном замешательстве молодой человек быстро набрал: «Шустрая лиса перескочила через апатичную лягушку». На бумаге вышло: «Уже в который раз городок Бухта Флетчера смог пережить суровую зиму».

Эрика бросило в дрожь.

«Я схожу с ума! Мало того, что ни о какой Бухте Флетчера я не слышал, да еще это ужасное предложение явно не в моем стиле. Совершенно бездарное описание, растянутое и многословное».

Вне себя от страха он принялся беспорядочно барабанить по клавишам, надеясь, что получится бессмыслица. Боже, все что угодно, только не безумие!

Вместо бессмыслицы на листе появилось следующее: «Жизнь в городе не легче, чем на остальном побережье Новой Англии. Местных жителей отличает суровость характера, будто стойкости они научились у прибрежных скал, не боящихся самых сильных приливов».

Эрик трепетал, как осиновый лист на ветру. Он не печатал ничего подобного, да на такой длинный абзац у него бы духу не хватило. Какие ужасные предложения, а образы банальны, будто со страниц сентиментального бестселлера.

Дрожь прошла, уступив место гневу; писатель неистово замолотил по клавишам, пытаясь понять, в чем дело. От депрессии не осталось и следа. Вспомнив о бестселлерах, он застрочил как угорелый, бичуя деградацию художественной литературы и капитализм, вынуждающий писателей транжирить свой талант и скатываться до уровня необразованной черни.

Закончив гневный пассаж, он прочитал следующее: «Декабрьская метель укутала Бухту Флетчера белой меховой шубой. Но тепла от нее не было, окоченевшая земля погрузилась в спячку. Январь, февраль... Холода такие, что люди испуганно жмутся к очагам и каминам. Пленники поневоле, они разглядывают лица своих домочадцев. За несколько месяцев даже с самыми близкими соскучишься. В марте наступила ранняя оттепель, а в апреле наконец проснулась земля. С каждым солнечным лучом в сердцах жителей Бухты Флетчера оживали вера и надежда».

Выпить, срочно выпить!.. На этот раз молодой человек даже не стал возиться со стаканом — из бутылки гораздо быстрее. Безвкусный скотч обжигал горло, голова кружилась; чтобы не потерять равновесия, пришлось схватиться за кухонную тумбу. Возможных объяснений всего три: первое — он сошел с ума, второе — от скотча на голодный желудок началась белая горячка, как у того алкаша на лестнице. Третье, наименее вероятное, — эта необычная печатная машинка.

Да по ее виду следовало обо всем догадаться и бежать из лавки куда глаза глядят...

Боже милостивый!

Телефонный звонок ударил как гром среди ясного неба. Пошатываясь, Эрик прошел в гостиную. Телефон — последнее воспоминание о нормальной жизни. Скоро его отключат. Конечно, чего можно ожидать, если целых два месяца не оплачиваешь счета.

Непослушные пальцы с трудом подняли трубку.

— Алло? — с опаской проворил Эрик. Каким-то образом два слога слились в один, и «алло» превратилось просто в «Ло». — Ло?

— Это ты, Эрик? — произнес гнусавый мужской голос. — Ты что, заболел? У тебя даже...

Редактор «Провинциальных умов» собственной персоной!

— Нет! — с напускной бодростью перебил Эрик. — Как раз статью вам пишу!

— Статью? Слушай Эрик, не люблю ходить вокруг да около... Парень ты взрослый, так что справишься. Короче, забудь о статье, она мне больше не нужна.

— Что?! Хотите закрыть...

— Не только твою колонку, Эрик, весь журнал. Мы обанкротились, понял? Разорились, и все тут!

Излишняя прямота редактора всегда претила молодому писателю, но сейчас было не до обид.

— Как обанкротились? — От страха он даже протрезвел.

— Так! Финансовая инспекция решила закрыть журнал. Мы якобы от уплаты налогов уклоняемся.

— Фашисты!

— Если честно, то они правы, Эрик. Я действительно скрывал доходы. Какие только фокусы не выделывал, а вышло боком...

Нет, он положительно сошел с ума! Слуховые галлюцинации начались! Не может быть, редактор «Провинциальных умов» не имеет права быть жуликом и мошенником!

— Слушай, только не расстраивайся, ладно? Ты-то ни в чем не виноват. Бизнес есть бизнес. Ладно, мне пора! Давай, не теряйся!

В трубке послышались короткие гудки, эхом отдававшиеся в больной голове Эрика. Капитализм снова продемонстрировал свой звериный оскал: в этом безумном мире продается и покупается абсолютно все, даже искусство.