Черный ветер

Углубившись в Тихий океан, капитан И-403 заперся в своей каюте и вновь перечел врученные ему Оринучи лаконичные походные предписания. Из них следовало, что он должен держать курс норд-ост с последующей подзаправкой на базе на одном из Алеутских островов, а затем атаковать посредством обоих «Сейранов» цели на северовосточном побережье Штатов: Такому, Сиэтл, Викторию и Ванкувер.

По мнению Огавы, то был бессмысленный жест, отнюдь не требовавший использования его субмарины, столь необходимой для обороны домашних вод, в пустячной атаке с применением всего пары легких бомбардировщиков. С другой стороны, не следовало сбрасывать со счетов доктора Танаку с его загадочным грузом.

Приглашенный в капитанскую каюту, доктор отвесил изящный поклон, прежде чем войти в загроможденное помещение и присесть за маленький деревянный столик. Невысокого роста и хрупкого телосложения, с неулыбчивой, сварливой физиономией, ученый уставился на Огаву безразличным взглядом пустых черных глаз, увеличенных толстыми линзами очков.

Быстро покончив с формальностями и игнорируя зловещую внешность собеседника, капитан сразу перешел к делу, пытаясь прояснить истинную причину присутствия доктора на борту.

— Господин Танака, согласно полученному мною приказу, я должен привести свой корабль к западному побережью Северной Америки и атаковать с воздуха четыре города. Однако в приказе нет ни слова ни о вас, ни о характере вашего груза. Вынужден задать прямой вопрос: какова ваша роль в порученной мне миссии?

— Господин капитан Огава, позвольте уверить вас, что мое появление на вашей субмарине было санкционировано на самых высоких уровнях, — ответил ученый тихим, монотонным голосом, — Я буду оказывать техническое содействие в подготовке атаки.

— Это боевой корабль, — парировал Огава, — И я не понимаю, какое именно содействие может оказать медик в проведении чисто военной операции.

— Господин капитан, я не просто медик, как вы выразились, а представитель научно-исследовательской группы по предотвращению эпидемических заболеваний при Военно-медицинском институте. Из нашего китайского филиала мы получили материалы лабораторных испытаний, которые позволили разработать и создать новое эффективное оружие. Вы и ваш корабль были избраны для доставки и нанесения первого удара такого рода по врагу на его собственной территории. Я же несу ответственность за соблюдение секретности и обеспечение боеготовности оружия вплоть до его применения.

— Эти ваши «материалы»… Их предполагается сбросить с моих самолетов?

— Да. В специальных контейнерах, которые можно будет разместить в бомболюках. Я уже договорился с авиатехниками из группы обслуживания о внесении необходимых изменений в конструкцию.

— А как насчет экипажа, доктор Танака? Моим людям на борту ничего не угрожает?

— Абсолютно, — солгал ученый, не дрогнув ни жилочкой на непроницаемом лице.

Огава ему не поверил, но обострять не стал, рассудив, что столкновение с американскими противолодочными кораблями несет куда большую опасность его субмарине и команде, чем какой бы то ни было груз на борту. Он попытался выжать из Танаки хотя бы толику дополнительной информации, но уклончивый военврач мало что добавил к уже имевшимся в распоряжении Огавы фактам. Как только разговор касался загадочного нового оружия, он сразу замыкался в себе или отделывался общими фразами. Было в его облике и манере поведения что-то зловещее, отчего капитан постоянно чувствовал себя не в своей тарелке. Постаравшись побыстрее покончить с традиционным совместным чаепитием, Огава с облегчением отпустил ученого. Позже, сидя один в опустевшей каюте, он мысленно проклял командование флота за выбор именно его корабля для выполнения предстоящей миссии. От такого задания капитан предпочел бы отказаться.

* * *

По мере удаления от японских берегов и отклонения к более высоким широтам на пути подлодки попадалось все меньше торговых судов и рыбачьих лодок. Следующие двенадцать дней и ночей на борту сохранялся привычный походный распорядок. Продолжая следовать курсом норд-ост, И-403 днем ползла в погруженном положении, а ночью поднималась на поверхность, наверстывая упущенное за счет более высокой скорости. В пустынных северных водах Тихого океана вероятность быть замеченными с одного из боевых кораблей или самолетов союзников минимальна, но Огава не хотел рисковать и все светлое время суток вел свой корабль под водой. Пребывая большую часть времени погруженной, субмарина к концу дня превращалась изнутри в раскаленную топку. От работающих двигателей становилось неимоверно жарко, температура превышала девяносто градусов,[2] дышать горячим спертым воздухом было тяжело. Поэтому нет ничего удивительного в том, что весь экипаж с нетерпением ожидал наступления вечерних сумерек, когда корабль всплывет, люки откроются и в затхлые, провонявшие потом отсеки хлынут потоки холодного, свежего, насыщенного морской влагой воздуха.