Черный ветер

Нестерпимый блеск лучей полуденного солнца в зените, отраженных от сапфировых вод Бохольского моря, слепил глаза и заставлял то и дело щуриться Рауля Бьязона, с любопытством разглядывающего большое исследовательское судно, бросившее якорь неподалеку от берега. В первое мгновение он решил, что зрение ему изменило — ни одно сколько-нибудь уважающее себя научное сообщество не станет раскрашивать свои плавучие лаборатории в столь легкомысленные цвета. Сам Бьязон, француз по происхождению и морской биолог по специальности, состоящий на государственной службе в Бюро охраны окружающей среды Филиппин, привык к более консервативным расцветкам. Но по мере того как видавшая виды старенькая моторка приближалась к цели, француз все больше убеждался, что с глазами у него все в порядке. Покрытое от носа до кормы бирюзовой краской, судно органично сливалось с волнами, словно вырастая из них, и казалось порождением самого моря, а не инородным предметом на его поверхности. «Ох уж эти американцы, — подумал Рауль, — хлебом не корми, дай только повыпендриваться!»

Рулевой ловко пришвартовал катерок у подножия трапа по правому борту, и Бьязон, не теряя времени, перебрался на нижнюю ступеньку. Обменявшись парой фраз на местном диалекте с рулевым, он торопливо взбежал по трапу и ступил на палубу, едва не столкнувшись с высоким загорелым мужчиной, стоявшим у фальшборта. Слегка поредевшие белокурые волосы и атлетическое телосложение выдавали в нем потомка викингов. Белая с золотом капитанская форма идеально облегала его мощную фигуру.

— Доктор Бьязон? Рад приветствовать вас на борту «Марианского разведчика». Я капитан Билл Стенсет. — Он доброжелательно улыбнулся гостю.

— Благодарю вас, капитан, за то, что согласились встретиться со мной и выслушать мою просьбу, — поклонился в ответ биолог. — Когда один из здешних рыбаков принес весть о появлении в этих водах научно-исследовательского судна НУМА, я сразу подумал, что только вы сможете оказать помощь.

— Давайте поднимемся на мостик, — невозмутимо предложил капитан. — На палубе слишком жарко, а там, в холодке, вы спокойно и подробно расскажете, о каком именно экологическом бедствии идет речь.

— Надеюсь, моя просьба о помощи не повлияет на график ваших исследований? — осторожно осведомился Рауль.

— Ни в коей мере, — благодушно заверил его Стенсет. — Мы завершили картографирование сейсмически активных участков в районе Минданао и сейчас отдыхаем, попутно занимаясь тестированием кое-какого оборудования, прежде чем вернуться в Манилу. Кроме того, — ухмыльнулся капитан, — когда мой босс говорит «стоп машина», машина делает стоп.

— Ваш босс? — недоуменно посмотрел на него француз.

— Ага, — флегматично кивнул капитан, распахивая перед гостем дверь рубки, — Он на борту, и вы с ним сейчас познакомитесь.

Бьязон вошел в довольно просторное помещение и невольно поежился, когда его окатило струей ледяного, по контрасту с наружным, воздуха из ровно гудящего кондиционера. С любопытством озираясь по сторонам, он не сразу заметил в глубине рубки высокого джентльмена весьма представительной наружности, склонившегося над разложенными на столе картами.

— Доктор Бьязон, позвольте представить вам директора НУМА Дирка Питта, — жестом указал на него Стенсет. — Дирк, это доктор Рауль Бьязон, начальник управления по контролю за захоронением экологически опасных отходов при филиппинском Бюро охраны окружающей среды.

В первый момент Бьязона поразил сам факт того, что глава одного из крупнейших правительственных агентств США прохлаждается в море за тысячи миль от Вашингтона и своего директорского кресла. Но ему хватило одного взгляда на Питта, чтобы понять: перед ним отнюдь не типичный администратор высокого ранга, а человек совершенно иного склада. Более чем на голову выше его собственных пяти футов и четырех дюймов,[15] загорелый, подтянутый, с рельефной мускулатурой без капли лишнего жира, он ничем не напоминал безликих равнодушных бюрократов, с девяти до пяти просиживающих штаны в своих роскошно обставленных офисах. Хотя Рауль не мог об этом знать, Питт-старший был точной копией своего сына, тоже Дирка, названного в честь отца. Разве что кожа задубела и обветрилась чуть сильнее, да смолистые черные волосы подернулись инеем на висках, но в светло-зеленых глазах обоих горел один и тот же жизнеутверждающий огонь. Глаза Питта-старшего излучали уверенность, спокойствие, оптимизм, ум, веселый юмор, стойкость, упрямство и массу других качеств и эмоций, но прежде всего — мудрость и понимание, свойственные лишь повидавшим на своем веку так много, что хватило бы на дюжину обыкновенных человеческих жизней.