Черный воин (СИ)

Но девушка уже больше не отвечала, а лишь громко рыдала. Казалось, тело ее ломает жуткая боль, исходящая изнутри. Ждать и смотреть на все это у нашего героя не было сил. Он опустил Бояну на пол, и опрометью побежал через улицу к дому сестер. Дверь была распахнута настежь, и через нее на крыльцо тяжелой дорожкой падал свет. Тимофей замер на пороге. То, что он увидел там, внутри, в залитой светом комнате словно пронзило его огромным ножом в самое сердце. В комнате было все перевернуто. Везде валялись изодранные свертки бересты, куски ткани, обломки массивного стула. Сундук, передаваемый из поколения в поколение и так тщательно охранявшийся старейшинами, валялся тут же на полу, распахнутый, хотя больше похожий на растерзанного. В самой середине комнаты в испачканной кровью рубашке лежала простоволосая Всемила. Лицо ее было бледно, глаза впали. Жуткая гримаса изменила ее привычные черты. Казалось, нечто напугало девушку, застало врасплох.

Тимофей стоял замерши на пороге и не отрывая глаз смотрел на Всемилу, больше теперь похожую на какую-то совершенно не знакомую, чужую оболочку. Чужую, и одновременно всеже родную, единственную и любимую. Ноги перестали слушаться. Он буквально ввалился в дом и тут же рухнул на пол рядом с девушкой. Его глаза оказались прямо напротив ее глаз. Раньше они всегда светились невероятным светом и теплом, а сейчас казалось погасли. И погасли теперь навсегда.

Тимофей протянул руку. Та предательски дрожала и отказывалась прикоснуться к бледному лицу. Он сделал несколько попыток, но так и не смог. И снова очередной приступ боли. И снова нож куда-то в сердце, раздирая в клочья грудную клетку. И в эту самую минуту откуда-то из глубин всей его сущности вырвался тут жуткий, пронзительный, леденящий душу и останавливающий сердца крик. Не то птица кричала, ни то человек, ни то зверь какой.

***

Он вышел из дома Всемилы, когда солнце начало потихоньку подниматься из-за горизонта. На улице уже давно собрались все женщины, но ни одна из них так и не рискнула зайти внутрь до сего момента. Они с вопросом и глубокой скорбью смотрели на Тимофея.

На широком крыльце сидела Бояна в своей походной одежде, растрепанная и измученная сердечными терзаниями. У нее даже не было сил обернуться, когда на пороге показался юноша.

- Щенок! - выдавила она из себя грубо и резко. - Я видела, когда возвращалась щенка. Это он.

Наконец она собралась с силами и повернулась к Тимофею.

- Надо догнать! Уничтожить! Разодрать! Мы пригрели его, заботились о нем, а он... - голос ее задрожал и умолк.

- Догнать, - почти не слышно эхом отозвался Тимофей и через секунду добавил - не надо.

Он выдохнул горячий воздух, обжигающий ему грудь, и молча пошел к себе.

В избу уже пробралось солнце. В комнате за столом сидела старая Дэника. Глухая тишина резала по ушам. Парень обошел стол и сел напротив. Голова его повисла на подставленных под нее руках. Черные кудри спрятали лицо. А все тело его бесшумно задрожало.

- Что свершилось уж не воротишь. Местью зло не вытравишь, - тихо молвила женщина. - Все ошибаются, да не всегда ошибки наши ошибками являются. Кто знает зло это или добро? И зачем нам оно?

- Что ты мелишь, Дэника? - разгневался Тимофей. - Убийство по-твоему не зло теперь? Или подлость такая - не зло?

Тимофей рванулся с места и одним махом снес со стола кувшин с молоком. Тот отлетел прямо в печь и разбился. Небольшие белые ручейки стремительно понеслись вниз по беленной стенке.

- Ведь я говорил ей, а она не верила! А ему верила! А он вон, за сундук ее. Что ж в нем такого было-то, что человеческая жизнь в сравнении с этим ничто? Что будет теперь, Дэнека? Будет что?

- А будет то, что быть должно и не больше! Верить сердцу надо всегда. Оно лучше знает!

Хотел было возразить старушке Тимофей. Да от боли горло ему сдавило. Махнул он рукой и выбежал из избы. Долго бежал. Уж за воротами, в лесу. От боли так и ломало все внутри, а он лишь сильнее бежал и сильнее. И вот перекувырнулся он через голову и уже котом оборотился. И вдруг почуял запах псины - резкий и неприятный, смешанный с кровью и подлостью. Рванул еще быстрее молодец. В один прыжок бесшумно и легко оказался он на верхушке сосны, потом другой. Еще прыжок, еще. И вот он уже над целой псарней. Внизу собак огромных видимо ни видимо. Рычат, брешут.

Видит Тимофей, а в самом центре стаи этот мерзкий щенок. Общипанный такой, трусливый. Хвостом подергивает, пристального взгляда не чует.

Да хоть и горел пожар в груди Тимофея, понимал он, что не успеет добраться до врага своего. И тогда вспомнил он про песни свои усыпляющие и затянул, замурчал. Слова как сметана вязкие, липкие. Псы разве только и успели морды наверх задрать, как сон их к себе и прибрал. А Тимофей все ниже и ниже спускается, и уже кровавую месть замышляет. И как только лама его коснулась земли, как появился перед ним образ Всемилы. Стоит девушка как живая, только рубаха на ней в крови, прям как та, что на ней парень в последний раз видел.