Черный ворон

– Т-с-с, – на всякий случай предупредила Таня. Никита поднял голову, опалив сестру ненавидящим взглядом, и начал распрямляться. Не дожидаясь, когда он закончит движение, Таня широким балетным прыжком подлетела к нему и ударила так, как учил Джабрайл – двумя руками одновременно, по симметричным точкам над ушами...

Он пришел в себя от хлестких шлепков по щекам. Прямо над ним, щекоча рыжими кудрями, нависало знакомое лицо. Он дернулся, намереваясь оттолкнуть от себя это страшное лицо, но не смог даже пошевельнуться – вытянутые руки, связанные над головой, были накрепко прикручены к массивной дверной ручке, а раздвинутые ноги – одна к батарее, другая к нижней планке шведской стенки, которую Юра установил для поддержания формы. Хотел плюнуть, но обнаружил, что рот забит какой-то тряпкой и плотно заклеен пластырем.

– Для твоей же пользы, – словно прочитав его ощущения, заметила Таня. – А то начнешь орать, соседи милицию вызовут, придется им разъяснить кое-что. И не дрыгайся, только больнее будет. – Таня постепенно входила в раж.

Она выпрямилась, взяла что-то с подоконника.

– Вот. Не обессудь, что раньше времени распаковала. Буду знакомить тебя с принципами действия.

Остановиться уже не могла.

Никита прищурил глаза и с тоской увидел в ее руках новенький немецкий миксер, включенный в сеть.

– Эта вот насадочка предназначена для взбивания крема, – деловым тоном продолжила она и нажала на кнопочку. Угрожающе заурчал мотор. Никита судорожно выгнулся. – Ну-ну, не дергайся, я же еще не начала. Расслабься и постарайся получить удовольствие. Легкий массажик для разогрева. Кровь теплыми толчками приливает к коже...

Она наклонилась и без нажима провела бешено вращающимся венчиком по голой тощей груди, оставляя розовый след. Никита застонал. Она нажала посильнее. Его глаза округлились.

– Такие вот дела, братка, – приговаривала между делом Таня. – Записку я твою прочла – и про срочный отъезд к любимой невесте, и адрес ЗАГСА запомнила, и время. Про "завтра" ты, конечно, ловко ввернул – с понтом, что вчера отъехал, до инцидента. Красиво обставился. Одного только не учел...

Она взболтала венчиком его уши, немедленно налившиеся малиновым жаром, выключила миксер и поднялась.

– А вот этим ковыряльником прокручивают тесто, – сказала она, прилаживая в гнездо миксера неприятного вида кривую железку. – Но мы им в других отверстиях покрутим. Потом овощерезку попробуем. В режиме яйцерезки... – Никита ревел. Ей было мерзко, будто увидела Севочку обкаканного. Его пришпиленное тело ходило ходуном. – Не хочется? А мне как хочется – не передать. Но не буду, – впервые ее голос зазвучал с искренней ненавистью. – А знаешь, почему не буду? Потому что не хочется из-за такой мрази, как ты, под суд идти, руки об тебя, клопа вонючего, марать не хочется... – Она понизила голос, слова пошли медленные, весомые: – Радости тебе от хозяйства твоего немного будет. Одно горе, помяни мое слово. Пожалеешь еще, что я его сегодня на фарш не перевела.

Она отложила миксер и взяла в руки большие портновские ножницы,

– Про Самсона и Далилу помнишь? Как она ему волосы отрезала, и он сразу силу потерял. Вот и тебе – модельную стрижку на память. Под глобус... Башкой-то не верти, порежу... Жаль, нет времени полную красоту навести, я так, начерно, – она простригла широкую полосу от лба до середины затылка, сдула обрезанные густые светло-русые пряди и принялась за левую сторону головы. – Ну все, хватит с тебя, все равно теперь, чтобы заровнять, всю головку налысо обрить придется. Будь здоров, кровосмеситель, с законным тебя браком. Развязывать, на всякий случай, воздержусь, а дверь открытой оставлю. Ада придет – освободит. Что ей, Пловцу, всем прочим врать, сам придумаешь, не мне тебя учить... Извини, но свадьбу посетить не смогу – дела...

Оглянулась и залилась в хохоте. Никита валялся в собственной луже.

До метро она доехала на троллейбусе, а оттуда позвонила Архимеду.

– Арик, хорошо, что застала. Я приеду. Можно?.. Записываю адрес.

Следующая неделя выдалась хлопотной. Узнав через Алевтину координаты ереванского слесаря-гинеколога, она скоренько слетала к нему на переговоры. Гонорары доктор Фалджян брал кавказские, основательные, а тут еще пришлось предложить доплату за внеочередность – у доктора все места были расписаны на полгода вперед. Да и то он кобенился, не хотел, и только вскользь упомянутые Таней фамилии авторитетных земляков Амбруаза Гургеновича, знакомых ей по шеровскому ранчо, убедили. Потом пришлось в темпе лететь в Ленинград. Из аэропорта Таня успела на полчасика заскочить домой, где, по счастью, никого еще не было, собрала чемодан и тут же отъехала к Алевтине, оставив родным короткую записку. У Алевтины она прожила несколько дней, забрала причитающиеся ей за год работы комиссионные, смоталась к Маше Краузе и по-быстрому, невыгодно, реализовала почти все имущество, нажитое совместно с Генералом, включая и памятный браслетик с топазами. Из ремонта она выйдет практически голяком. Но главное ее богатство останется при ней. Голова. Остальное приложится.