Черный ворон

Потом Таня отмыла от мела ванну, разделась, достала из сумки платье и туфельки, завернула в газету спецовку и брезентовые брюки, уложила в сумку, сняла с себя белье и с удовольствием встала под душ.

Нинка тем временем поставила чайник, чтобы, дожидаясь хозяев, побаловаться их же чайком. Пошуровав по полкам и в холодильнике, она нашла пряники, варенье, колбасу, примерно треть роскошного шоколадного торта. Красиво расположив все это на кухонном столе и от души сыпанув индийского чаю "со слоном" в фарфоровый чайничек, она накрыла его матерчатой куклой, чтобы доходил, а сама отправилась под душ на смену Тане.

Намывалась она долго. Таня посидела в кухне, налила себе вкусного чаю, пожевала колбасы. Потом долила большой чайник, поставила на газ.

И тут позвонили в дверь.

"Кто-то из хозяев", – решила Таня и пошла открывать.

На пороге стоял худенький очкастый мальчик – именно мальчик, хотя на вид он был, пожалуй, года на три старше самой Тани. Он смотрел на нее с таким глупо-растерянным выражением, что Таня невольно улыбнулась.

– Проходите же, – сказала она. Мальчик не шелохнулся.

– А, кавалер пришел! – грохнула за ее спиной Нинка. – А мы как раз чаевничать собрались!

Таня посторонилась. Мальчик робко вошел, не сводя с нее глаз.

За ним, отнюдь не так робко, вошел другой, покрепче и повыше, светловолосый, с реденькой бородкой. Легонько подтолкнув первого, он снял с плеча тяжелую сумку и с веселой, заразительной улыбкой посмотрел на Таню и на Нинку, которая улыбнулась в ответ. Кругленькая, намытая, в обтягивающей мини-юбке и модной блузочке, с чалмой из цветастого полотенца на мокрой голове, она выглядела чрезвычайно аппетитно.

– Боже, – сказал светленький, обращаясь к очкастому мальчику, – а они уже тут, как сказал пьяный монах, попавши в ад. Что ж ты, тютя, не предупредил, что у тебя тут романтизьм прямо на дому... Разрешите представиться, Андрей Житник, друг дома и лично вот этого гаврика.

– Нина. – Нинка кокетливо протянула Андрею ладошку с оттопыренным мизинчиком.

– Таня, – помолчав, сказала Таня.

– Тут кто-то что-то говорил про чай, – сказал Андрей и, не выпуская из своей крепкой руки Нинкину ладошку, устремился в кухню, увлекая за собой смеющуюся Нинку. – А ты там извлеки вишневочки, в моей сумке, кажется. С чайком оно оченно способствует! – кричал он Ванечке уже из кухни.

Ванечка стоял столбом у вешалки, не выпуская из рук свою сумку и не сводя глаз с Тани.

– Разрешите, – сказала Таня, шагнув к нему и забирая сумку из рук. Пальцы их соприкоснулись. Ванечка вздрогнул, отвел глаза и пробормотал:

– Конечно... Я... вы... идите, пожалуйста, на кухню... Я сейчас.

Стрела коварного Амура зацепила сразу все незащищенные места.

VI

В сфере воспитания чувств Ванечка Ларин был продуктом советской системы в ее реально-бытовом преломлении – между молотом официоза во всех его проявлениях и наковальней дворов и подворотен. Со страниц газет и советских книг, с экранов телевизора и с учительских кафедр восприимчивому Ванечке устойчиво навязывался стереотип некоего коммунистического монаха, сублимирующего энергию пола в энергию высшего служения, презрительно отвергающего физическую любовь, а любовь идеальную воспринимающего исключительно в свете высшей любви – к родной Коммунистической партии и лично к товарищу Леониду Ильичу Брежневу. В отечественных фильмах и книгах допускались лишь самые туманные намеки относительно плотской близости мужчины и женщины, а из иностранных произведений подобные сцены вымарывались, вырезались или сглаживались до полной неузнаваемости. Сколько, например, громов обрушилось в прессе на одного заслуженного и вполне советского писателя не за откровенное описание даже, а за хвостик фразы: "...и рухнули в высокие травы". Как же можно, положительные, -социалистические мужчина и женщина, передовики производства, каждый со своей семьей, и вдруг – в какие-то там травы?! Чему он учит молодежь? Роман изъяли из библиотек и больше не издавали. Соответствующим образом интерпретировалось и классическое искусство, многие памятники которого просто объявлялись как бы несуществующими – по причине своего "порнографического" содержания. Это культурно-воспитательное фарисейство имело своих проводников во всех сферах жизни, а тем более в советских школах, как бы специально для этого созданных.