- Ну вот, - сказал Женя, аккуратно усадив ее на тахту. - Сейчас я выйду, а ты не торопясь, спокойненько, сними с себя все и ложись на кроватку, прямо на покрывало. Ложись на животик и думай о чем-нибудь спокойном и приятном. Дыши медленно-медленно, не жди ничего и ничего не делай. Я приду. И буду с тобой, совсем с тобой, только тогда, когда ты вся меня захочешь.
- Но я... - Таня сглотнула, - я хочу тебя.
- Нет-нет, - протяжно сказал Женя, отступая к двери, - не головкой, не сердцем, а вся... вся...
Таня осталась одна.
Медленно, как лунатик, она встала, подошла к креслу, остановилась и сняла с шеи цепь с янтарным кулоном. Повесила ее на спинку кресла, посмотрела, прямо ли по центру висит, потом расстегнула широкий лаковый ремень, сняла и повесила прямо поверх кулона. Расстегнула удлиненный черный жилет, сняла его, встряхнула, аккуратно сложила вдоль и повесила поверх ремня. Потом стала расстегивать брюки...
Сложив на кресле всю свою одежду, она так же медленно, не дыша, пошла в обратный путь. Осторожно, стараясь не смять покрывало, она легла на него и опустила лицо в подушку - чуть набок, чтобы легче было дышать.
"Он сказал - о приятном... Спокойном и приятном..."
Она представила себе озеро с белыми лилиями, плавную рябь... жучка-водомерку... Вот чайка пролетела... Вот еще одна... А на дальнем берегу шуршат камыши...
Она и не заметила, как вошел Женя. Только почувствовала на шее прикосновение чего-то мягкого, легкого-легкого. Потом это мягкое перешло на плечи, на спину, поползло вдоль лопаток, вдоль впадины хребта, на поясницу, ниже, ниже, ниже...
"Перышко, - догадалась она. - Как хорошо!"
Он повел перышком вдоль, как бы вычерчивая на ее коже контуры ее же тела. В какой-то момент ей вдруг стало зябко, она вздрогнула. И тут же перышко сменилось теплыми ладонями, которые тоже пошли вдоль тела, повторяя путь перышка - сначала совсем легко, а потом все крепче, задерживаясь у основания шеи, пониже лопаток, на боках, на пояснице, на ягодицах, на бедрах, на икрах... разминая, сжимая и отпуская, переворачивая ее на спину... И снова тихо-тихо, нежно-нежно... горло... ключицы... плечи... вдоль тела... на груди, разминая твердые окаменевшие соски... на живот... ниже, ниже... раздвигая губы.,, разминая... разминая... глубже... глубже-глубже...
Тело заныло от сладкой и нестерпимой муки... Все обволоклось туманом, поплыло, закачалось... Накатило и скрылось любимое, подернутое рябью лицо...
Кто это?..
Умирая от экстатической судороги, Таня выгнулась и хрипло закричала:
- Ну, ну, что! Скорей... скорей... скорей... А-а-а!!!
Говорят, в первый раз это бывает больно. Никакой боли Таня не заметила...
Женя приезжал за ней один-два раза в неделю. Они ехали куда-нибудь ужинать или в театр, а потом он привозил ее в ту же странную квартиру - и все было так же божественно, как и в первый раз, но всегда по-новому. Женя был изобретателен, а Таня неутомима,
- Имей совесть! Я же не мальчик! - шутливо жаловался он, когда они, проголодавшись, выходили на кухню и шарили в холодильнике.
И действительно, у него не всякий раз получалось. Тогда они просто лежали, обняв друг друга, и Таня пела ему тихие песни.
Рано утром он будил ее и подвозил прямо на площадку - туда было ближе от его квартиры, чем от общежития. Таня переодевалась в бытовке, брала инструмент и выходила. Он дожидался ее выхода. Должно быть, со стороны это выглядело забавно - девушка в заляпанной спецовке, с ведром и кистью и крепкий мужчина в элегантном пальто возле новеньких "Жигулей". Эмансипация по-советски, так сказать. Но либо Таня не замечала насмешек, либо народ держал их при себе.
В феврале он пришел за ней без машины.
- Поедем на трамвае, как нормальные люди? - весело спросила она.
- Нет, - сказал он совсем не весело.
- А что такое? - встревожилась она. - Машину разбил?
- Нет, - сказал он. - Просто нам совсем недалеко.
Они дошли до площади Мира, и он подвел ее к угловому дому, выходящему на Московский.
- Нам сюда, - сказал он, открывая перед ней дверь темного подъезда.
- Почему? - спросила она и, немного подумав, предположила: - Жена приехала?
- Что? - переспросил он. - Какая жена? Нет, жена никуда не уезжала...
Они поднялись на лифте на последний этаж. Женя позвонил в квартиру.
Открыла полная пожилая женщина.
- Здравствуйте, Клавдия Андреевна, - сказал Женя и шагнул в коридор, ведя за собой Таню.
Клавдия Андреевна окинула Таню отнюдь не одобрительным взглядом, но ничего не сказала.
Таня с интересом осматривалась. Обыкновенная коммуналка, правда, несравненно лучше той, в которой она жила с сумасшедшей старухой, упорно называвшей ее Сонькой. Непонятно.
Женя ключом открыл дверь одной из комнат.
Они вошли. Если Женина квартира была стерильно чиста и безлика, то комната эта - неопрятна и живописна. Обои были трех разных цветов, одна стена была сплошь разрисована мастерски выполненными карикатурами. Колченогий дощатый стол соседствовал с полированным бюро, а продавленное кресло - с высокой и широкой кроватью под балдахином. В углу стояли пустые бутылки.
- Располагайся, - сказал Женя. Он был явно не в духе.