– Взбучку получил? Так девиз у нас такой, нас дерут, а мы крепчаем… Нормально все. Косого на несчастный случай списали. А Казимирова, скорее всего, отпустят. Сын его в убийстве матери признался, его жены, значит. Не виновен он…
– Я в курсе.
– Все-то ты знаешь, только почему-то все мимо тебя проходит.
– Вчера узнал. От Риммы. Она сказала, что Герберта совесть замучила. Сказала, что он сдаваться пошел…
– А она вообще знала, кто жену Казимирова убил?
– Знала. Но мне не говорила…
– И Казимиров, само собой, все знал. Но сел вместо сына…
– Потому что сын – калека. Церебральный паралич. Он боялся, что Герберт в тюрьме не выживет, потому и взял все на себя…
– Занимательно… Это, конечно, достойно уважения… – задумчиво проговорил Каракулев.
И вдруг резко, в упор глянул на Андрея.
– А ты знал, кто женщину убил?
Андрей мог бы соврать, но язык не повернулся.
– Да, – опустив глаза, сказал он.
– И мне ничего не сказал.
– Сам только вчера узнал. Вернее, догадался. Римму перед фактом поставил… Может, потому Герберт и пошел сдаваться…
– Чудная какая-то семейка… А насчет телефона не переживай. Бугримов твою вину на себя взял.
– Шутите?
– С одной стороны, да, с другой – не совсем. Радиоглушители надо было устанавливать, да все никак. Ничего, скоро установят…
Андрей и сам ратовал за то, чтобы в тюрьме работали радиоэлектронные установки, заглушающие сигналы сотовых телефонов. И распоряжение сверху на этот счет пришло, но все никак… Были бы глушители, и не попал бы он сейчас в столь глупую ситуацию, которую сам же, по сути, и создал…
Он хотел было сказать пару слов по этой теме, но Каракулев его остановил, всем своим видом показываясь, что спешит.
– Мне по делам надо, а ты за меня остаешься. Смотри, чтобы все нормально было…
Не успел остыть след Каракулев, как в кабинет вошла Вика. Чертовски красивая и ангельски благоухающая. На лице холодная маска суровой официальности, сухой, выхолощенный голос.
– Здравствуйте, товарищ капитан. Я к вам по делу…
Андрей показал ей на стул.
Ее интересовал заключенный Спицын, обвиняемый в банальном, в общем-то, преступлении – убил в пьяной драке собутыльника. Улики железобетонные, показания свидетелей, но сам он своей вины не признавал. А Вике нужно было признание. А к кому для этого обращаться, как не к Андрею?
– А вам это нужно, Виктория Михайловна? Спицын и так приперт к стенке, даже присяжные заседатели признают его вину…
– И все же мне бы хотелось получить признательные показания. И я была бы вам признательна, если бы вы мне в этом помогли.
– Признательность за признательные показания. Легкий такой каламбурчик, да?
– Не знаю, как насчет слов, но в наших с тобой отношениях точно каламбур, – невесело усмехнулась Вика.
Маска официальности сползла с ее лица, ее место заняло выражение тоски и печали. Но в глазах теплилась надежда. Она еще верила, что Андрей для нее не потерян.
– Не нужен мне этот Спицын, – качнула она головой. – С ним все ясно… Мне повод нужен, чтобы к тебе быть ближе. И ты это понял. И смеешься надо мной…
– Ничуть не смеюсь.
– Видела вчера твою девушку.
– И что?
– Красивая. Даже очень. Но она мне не понравилась.
– Чем не понравилась? Тем, что пешком ходит?
– Нехорошая она. Аура у нее темная.
– Ты парапсихологом работаешь или следователем?
– Следователь должен быть в какой-то степени парапсихологом…
– И предсказывать будущее, – в насмешку продолжил за нее Андрей. – Кажется, своему Геннадию ты будущее предсказала. И замуж успела выйти, пока он ноги не протянул. Ловко, ничего не скажешь…
– Его будущее предсказала история болезни. Он сам знал, что умрет.
– А ты скрасила ему ожидание смерти.
– Может быть.
– И давно он умер?
– Три месяца назад.
– И оставил тебе домик на Рублево-Успенском шоссе.
– Ты откуда знаешь? Интересовался?
– Да нет, ты говорила. Еще в прошлом году. Жених, дескать, с Рублевки…
– Да, он оставил мне дом на Рублевке.
– А здесь ты что делаешь?
– С тобой рядом быть хочу. К тебе и приехала. Сюда в прокуратуру перевелась, теперь здесь работаю, по уголовным делам…
Вика так проникновенно смотрела на него, что сердце у Андрея плавилось как воск под жаркими лучами солнца. Она была настолько красивой и желанной, что невозможно было устоять перед ней. Но и падать ей в ноги он не собирался. У него есть гордость. А еще у него есть Римма. Как только убедится в том, что не было у нее ничего с Гербертом, он тут же вернется к ней. Они снова будут вместе, а Вика пусть чахнет над сундуками с золотом, как тот Кощей.
– Честь тебе и хвала.
– Издеваешься? – скорбно усмехнулась она. – Издевайся. Я это заслужила…
– Чего ты от меня хочешь?
– Ты должен быть со мной.
– Я тебе ничего не должен… А тебе должно быть стыдно. Ты должна быть в трауре, по мужу…
– Мне стыдно. Но я все равно здесь. И хочу быть с тобой.
– Где-то я слышал, что траур по мужу ровно год носят, – мрачно усмехнулся Андрей. – Вот и носи. А меня оставь в покое…