— Да как-то и не тянуло особо.
— Надо же! А мне говорили, что в избранных кругах питерского студенчества сей пагубный порок в большом почете.
— Возможно. В этих избранных кругах я не вращаюсь.
— А зря. Перспективно мыслить надо, дружбу культивировать. Это сегодня они томные оболтусы, а завтра сядут в начальственные кресла…
— Спасибо, не интересуюсь.
— Но карьеру без связей не…
— А кто тебе сказал, что я хочу делать карьеру?
— Тогда чего же ты хочешь?
— Не знаю. Жить.
— Просто жить?
— Не просто, а на всю катушку. Брать от жизни все, чего пожелаю, и, в отличие от некоторых, не целовать начальство в зад.
Никита вскинулся.
— А как?! — закричал он — Обнося богатенькие хатки? Помогая делягам половинить закрома Родины? Этак, знаешь ли, тебя скоренько научат скромности в желаниях.
— То есть?
— То есть загремишь так, что никакие дяди Коне отмажут.
— Что это ты, братец, вдруг так забеспокоился? Боишься, как бы сестра тебе анкетку не попортила? А ты не боись — в мои планы такие варианты не входят. Только вот желательно, чтобы ты свои умозаключения о моей деятельности держал при себе.
— Не дурак, тебе одной и говорю.
— А раз не дурак, то и ладно. — Таня плеснула себе и Никите не успевшего потеплеть вермута. — Чтоб все у нас хорошо было… Слушай, у тебя там по случаю моего приезда ничего пожевать не заготовлено?
Оказалось, что заготовлено. Нашлась и жареная курица в духовке, и грибной салат, и баночка икры — и еще штоф «Фрателли Герчи». Под это-то хозяйство Таня и изложила братцу свое предложение, ради которого собиралась сегодня же специально выехать к нему в Москву. Но вот не понадобилось.
А предложение это было следствием очередного Таниного экспромта, сыгранного непосредственно в круизе. Еще на паспортном контроле в одесском пассажирском порту Таня заметила одно знакомое лицо. Этот кряжистый чернокудрый мужичок с гордым именем Архимед несколько раз приезжал на ранчо вместе с Шеровым и относился к числу людей, наиболее приближенных к Вадиму Ахметовичу. Своего рода телохранитель, но и не только — Шеров нередко уединялся с ним в кабинете и обсуждал, судя по всему, вопросы довольно важные. Она тогда направилась было к Архимеду через весь зал, но тот как бы между делом отсигналил ей: мы пока незнакомы.
Не успел скрыться за бортом родной берег, как к Тане начал клеиться довольно странный субъект — круглый, розовый, лысый дядечка лет сорока в темных очках и шикарном белом костюме. Дядечка благоухал коньяком, но кобелировал относительно интеллигентно, и Таня не стала посылать его куда подальше, а от нечего делать приняла его приглашение выпить по коктейлю в баре «Александра Пушкина». За коктейлем они разговорились. Таня узнала, что зовут этого мурзика Максимилианом, что его покойный папа был выдающимся архитектором, лауреатом множества премий, а сам Максимилиан работает в одном серьезном учреждении, из тех, чьи названия не произносят вслух. Последним словам, произнесенным театральным шепотом и с многозначительной оглядкой, Таня позволила себе не поверить — с работниками подобных учреждений она сталкивалась по работе в «Интуристе» и неплохо изучила их повадки. Максимилиан просто набивал себе цену. За вторым коктейлем последовал третий, а потом Максимилиан заказал целую бутылку экспортной водки и шампанского для отказавшейся от водки Тани. Закончились эти посиделки тем, что Максимилиана еще за час до ужина пришлось отволочь в каюту, и в этот вечер он был уже не боец.