Черный ворон

— Ларин Иван Павлович. Диагноз панкреатит вряд ли подтвердится. Вашему еще повезло просто надо меньше. Пить у меня таких три четверти. Отделения поступают с опоясывающей болью. Температурят а на третий день дружно. Выдают делирий ваш пока. Не такой впитой но близок. Категорически. Что? — настойчиво спросил он, хотя Таня никакого вопроса не задала. — Истощение нервное и общее диетическим. Творожком там фруктами минералкой соками. Подкормить у нас тут питание. Не очень средств мало воруют. Думаю гастрит но рентген покажет на ноги. Поставим но не пить категорически. При выписке дам врача нарколога сводить. Обязательно. Что?

— Когда меня к нему пустят?

— Когда. На отделение переведут я. Распоряжусь чтобы завтра. Заходите днем в любое время но спиртного чтобы. Ни-ни!

— Какое там спиртное! Спасибо вам. Вот так. Допился, все-таки, гад, на приволье-то! Ох-охо, бабье наше счастье…

Отделение начиналось длинным, серым, заплеванным коридором, вдоль обеих стен которого впритык стояли ржавые железные кровати, на которых лежали опухшие, небритые мужики, кто под капельницей, кто с пузырем на животе, а кто просто так. Мужики постанывали, слабо переругивались, материли врачей, медсестер, жен и все вообще. Стоял тяжелый, кислый дух болезни, немытых тел и впустую прожитой жизни, тяжеловесной и неправедной. Таня собралась с духом и открыла дверь в палату. Там, как ни странно, было совсем не так ужасно. Белые пластиковые стены, чистый зеленый линолеум на полу, всего четыре кровати и возле каждой — белая табуретка и белая тумбочка. На одной из них трое больных в тренировочных костюмах забивали козла. Иван лежал под серым одеялом и смотрел в потолок.

— Таня, — сказал он нетвердо. — А я вот, видишь… Плохо мне.

Он был маленький, перепуганный, потерянный.

— Ну ничего, ничего, — сказала она, присаживаясь на табуретку. — Я тебе покушать принесла.

— Спасибо. — Он улыбнулся. — Я не хочу. Ты так посиди.

— Посижу… Ты не бойся. Я вчера говорила с доктором. Он сказал, что ты быстро поправишься, только…

— Что «только»?

— Ты сам понимаешь. Нельзя тебе теперь. Совсем нельзя.

— Да ты, дочка, не стесняйся, — громко сказал один из соседей, седоусый и благообразный. — Все мы тут через это дело. — Он хлопнул пальцами по горлу. — Первый звоночек, а кому и последний сигнал завязывать.

— Да-да, — горячо вступил в разговор второй, тощий и лысый. — Такие муки терпим, а ради чего? Ради счастья несколько часов побыть полным дураком. Как вспомнишь, сколько зла натворил по пьянке в дрожь бросает. Трезвость, трезвость и еще раз трезвость!

— Этот тут в пятый раз, — шепнул Иван Тане. — И во всех психушках побывал. А тот, который молчит, вчера в белой горячке приемник разломал, искал там любовника жены. Кошмар! Но это еще чистая публика, а настоящий контингент в коридорах…

— Потерпи, — шепотом ответила Таня. — Как только разрешат, я тебя заберу.

— Ты только маме не звони, не говори, где я. Она ругаться будет. Лучше мне книжек принеси, побольше и потолще. Заложу уши ватой и буду читать, читать…

Назавтра она застала его бодро обучающим соседей игре в преферанс. Он тут же умял принесенную ею вареную курицу, выпил две бутылки кефира и попросил еще чего-нибудь. Все, что она принесла вчера, он уже съел. Таня радостно сбегала в магазинчик по соседству и вернулась с палкой докторской колбасы, десятком сладких булочек и двумя бутылками болгарского сока. Половина принесенного была съедена на ее глазах, а потом Иван благодарно улыбнулся ей, прилег на кровать и незаметно для себя заснул.

— На поправку пошел, — сказал ей седоусый. — Молодой еще. Ты береги его, дочка…

VI

Доехав до дальнего конца Отрадного, желтые «Жигули» свернули в одну из поперечных улочек, называемых здесь, как на Васильевском острове, линиями. Скоро по левую руку будет кинотеатр, а еще через десяток домов — парк и шеровский особняк, хозяином которого числится Джабраил Кугушев.

— Что остановилась? — спросила, выглянув в окошко, Анджела. — Дорогу забыла?

— Не забыла, — ответила Таня. — Ты принюхайся. Гарью не пахнет?

— Есть маленько. И что с того?

— Не знаю… И еще, гляди, на траве копоть, на стенах. Неспокойно как-то. Давай-ка так сделаем-я сейчас развернусь и другой линией к лесу выеду. А ты выйдешь, дойдешь до ранчо, посмотришь, что там к чему. Встретимся на той стороне за шлагбаумом.

— Зачем?

— Светиться вблизи дома не хочется. А тебя здесь никто не знает.

Только переехав через железную дорогу и оказавшись далеко от домов, Таня позволила себе выйти из машины и немного размять ноги. Отчего ее так взволновала эта гарь? Здесь каждый год один-два дома выгорают дотла. Но только те, в которых никто не живет, пустующие. А на ранчо всегда кто-то есть. Женщина, так та вообще только в магазин выходит раз в несколько дней…

Анджелка не появлялась довольно долго. Таня покурила, послушала в салоне радио, потом достала потрепанный томик Агаты Кристи, прилегла с ним прямо на мягкий сухой мох сразу за обочиной и незаметно задремала.