Черный замок над озером

– Да мне плевать на него. Что было, то было. Он пустое место для меня и вообще по жизни ничтожество. Пока со своим тестем дружит, у него все будет нормально, а если с тестем что-нибудь случится или тестя вдруг заклинит, получит звезда под зад коленом… Вот так-то. Я же Петю Гагаузенко хорошо знаю – крышевал его, когда тот еще ларьки у метро держал. А теперь медиамагнат, блин. В прошлом году в самолете его встретил, когда в Штаты летел. Я в экономклассе, а он в бизнес-салоне. Ведь видел меня, но мимо хотел пройти, будто бы не заметил. Но я ногу выставил. «Че, – говорю, – Гагауз, нос воротишь? Крутым стал? Так я могу напомнить, кто ты на самом деле». Он сделал вид, что удивился, а потом говорит: «Я, Мишаня, теперь с самим Метлой работаю. Так что убери ногу с прохода, если неприятностей не хочешь». Врезал бы я ему, но мы на американском самолете летели, и по прибытии в Нью-Йорк меня бы быстро упаковали. Кстати, Метлу я и сам неплохо знаю. Но поскольку вовремя соскочил с этой темы и не при делах теперь, тереть с законником ничего не хочу. А Гагаузу потом припомню, как он отказался со мной за все хорошее коньячку хряпнуть, чтобы время в пути сократить. Ладно…

Генеральный директор поднялся, повернулся к дверям и, не оборачиваясь, бросил:

– Я предложил, а ты думай.

– Вообще-то я сама уволиться хотела, – быстро соврала Женя, – нашла себе другую работу.

– Думай! – повторил Михал Михалыч и вышел.

Дверь затворилась. Неторопливые тяжелые шаги прозвучали в коридоре и стихли где-то вдалеке. Женя так и сидела в своем кресле – сил подняться и убежать не было. А куда бежать? Завтра ведь все равно придется возвращаться в офис, делать вид, что она здесь трудится над чем-то необходимым и важным. Необходимым и важным для кого? Для Михал Михалыча? Генеральный всегда казался ей странным человеком. У него тяжелые шаги и тяжелый взгляд, но разве могла она себе представить, что Михаил Михайлович был когда-то бандитом? Впрочем, многие бывшие уголовники сейчас наверху. Одни возглавляют крупные банки, известные предприятия, заседают в Государственной думе, придумывают законы – не для себя, разумеется, а для тех, кто и так раздавлен жизнью.

Женя достала из принтера лист бумаги и написала заявление об увольнении по собственному желанию. Потом выдвинула ящики стола, стала доставать из них и складывать в сумочку личные вещи. Перламутровый лак для ногтей, маленький фонарик в виде брелока для связки ключей, купленный в Тунисе серебряный перстень с крупным красным гранатом, который едва налезал на палец и целый год ждал, когда она отнесет его на растяжку… Еще книжка в потертой обложке – Франсуаза Саган «Здравствуй, грусть». Диск с альбомом Стинга, конверт с распечаткой графика погашения долга по автокредиту. Все это полетело в сумочку.

Из книжки выскочила фотография и упала на пол. Женя наклонилась и подняла. Посмотрела на снимок. На нем она и Слава Нильский, улыбаясь, стоят возле входа на журфак. Слава обнимает ее за плечи, а она со счастливым лицом обхватила его талию и прижимается к статному красавцу, как последняя дура…

После первой их ночи Женя прилетела домой, уверенная, что очень скоро Слава примчится делать ей предложение. Маме сказала, что всей группой после последнего экзамена были в кафе, а потом гуляли всю ночь по набережной и смотрели, как разводят и сводят мосты. Мама поверила. И даже вздохнула, заметив, что тоже любила гулять белыми ночами по набережным.

Нильский позвонил через день, сообщил, что улетает в Крым к приятелю на все лето.

– А я на даче буду, – прошептала Женя, надеясь, что Слава и ее позовет с собой.

Но не позвал. Сказал только:

– Лето быстро пролетит.

И попрощался.

Через минуту позвонил снова.

– Забыл сказать, что люблю тебя.

Женя вытерла успевшие скатиться слезы и шепнула в трубку:

– Я тебя тоже. Очень и очень.

Он потом звонил несколько раз из Крыма. Три или четыре раза. Каждый раз говорил, что скучает и считает дни до того момента, когда увидится с нею снова…

Дачный участок был большой. Одну половину его территории занимали сосны, другую – яблони. Дом стоял как раз на границе между соснами и яблонями. Дом был старый. Его давным-давно построил дедушка, когда мама Жени и тетя Ника были еще девочками. Потом дедушка умер. А мама с сестрой поссорились, и тетя Ника перестала приезжать на дачу. Вскоре на свет появилась Женя. Каждое лето с самого раннего детства она жила на даче с родителями. Но в год, когда Женя поступила в университет, мама возобновила отношения с сестрой, и тетя Ника вновь стала приезжать в не чужой для нее дом.

Своей семьи и своих детей у тетки не было, а потому она привязалась к Жене с бешеной страстью, которую скрывала, но которая вырывалась наружу в виде неожиданных подарков. Ника Владимировна внешне была замкнутым и мрачным человеком, но с племянницей могла беседовать часами. Могла утром прийти в комнату Жени, зная, что та уже проснулась и нежится в постели.

Заходя, спрашивала каждый раз:

– Не спишь? Ну ладно, поваляйся еще немного. А я тебе подарочек хочу сделать.