Черным по черному

— Не могли бы. Один из них якобы поколотил и спустил с лестницы Вернера, и тот настоял, чтобы их выставили. Буге все отрицал, но Вернер был непреклонен. Бедолага до сих пор хромает. — Аврелиан стряхнул пепел с головы змейки. — Знаешь, меня все еще не оставляет предчувствие, что им предстоит сыграть некую важную роль. Их послали сюда очень уж… неспроста…

— Это только кучка стариков.

— Да. Но это война стариков. Я знаю, Сулейману всего тридцать четыре, а Карлу нет еще и тридцати, но стара сама борьба, стары истинные владыки, а я, быть может, самый старый из всех.

Не найдя, что ответить, Даффи повернулся, чтобы уйти.

— Сегодня вечером не заглянешь ко мне выпить?

— Нет, — сказал ирландец, припомнив, что предшествовало его уходу пять месяцев назад. Затем ему вспомнился вчерашний эпизод с игрой на арфе, и он обреченно пожал плечами. — А ладно, мне все равно не нужно возвращаться в казармы завтра до полудня. Во сколько?

— В девять?

— Годится.

Даффи вышел из часовни и направился назад в трапезную. Трактир Циммермана был чересчур удален к западу и северу, чтобы сейчас привлекать много солдат, так что столы были заняты в основном изможденными горожанами. Прислугой была новая девушка, и Даффи помахал ей.

— Миску того, что есть у Анны в котелке, — заказал он, — и кувшин Вернерова бургундского — а к черту, забудь про вино, пусть будет кувшин пива. — Заговорив про Вернера, он вспомнил, что намеревался замолвить Аврелиану словечко за Ипифанию. Ладно, придется это оставить на вечер. — Скажи, Блуто еще сюда заходит?

— Кто, сударь?

— Тот, кто распоряжается пушками. Горбун.

— Что-то не припомню. — Служанка вежливо улыбнулась и перешла к другому столу.

В ожидании пива Даффи смирно сидел, смакуя странный пшеничный привкус, оставшийся во рту после змеи, потушенной перед входом в трапезную, и не обращая внимания на подозрительные взгляды горожан. Когда появилось пиво, он налил кружку и неспешно принялся его цедить. Через какое-то время он заметил Шраба, который помогал разносить по столам дымящиеся подносы.

— Эй, Шраб! — позвал он. — Подойди на минутку.

— Да, господин Даффи, — отозвался помощник конюха, когда поставил поднос и подошел к столу.

— Ты относишь еду старому Фойгелю? Отцу Ипифании?

— Носил несколько дней, только он меня пугает. Все называет меня чужими именами и требует выпивки.

— Так ты взял и перестал? Господи…

— Нет-нет! — поспешно добавил мальчик. — Я поручил это Марко. Он не боится спятивших стариков.

— Марко? Не тот ли, что в красных башмаках?

— Да, сударь, — подтвердил Шраб, явно потрясенный догадкой ирландца о красных башмаках.

— Ладно, все в порядке. Ступай.

Не иначе как в извинение за недавнюю резкость Анна отправила Даффи с новой девушкой основательную миску жаркого, и он решительно приступил к трапезе, сопровождаемой щедрым возлиянием прохладного «Херцвестенского». Наконец он положил ложку и не без усилия встал из-за стола. Оглядевшись, понял, что в толпе испуганно прячущих глаза посетителей нет ни одного знакомого, с кем бы попрощаться, так что, пошатываясь, он просто вышел на улицу. С трудом шагающему ирландцу свет снаружи показался слишком уж ярким, хотя серые облака закрывали небо и рассеивали солнечные лучи, а бриз слишком холодным, равно как крики оборванных ребятишек слишком громкими.

«Сколько часов удалось тебе проспать прошлой ночью, Дафф? — спросил он себя. — Не знаю, но явно недостаточно ни для усталого немолодого солдата, ни для старого короля».

Он тяжело вздохнул и, вместо того чтобы направиться в сторону Ротентурмштрассе, завернул направо за угол трактира. Скоро он оказался перед конюшнями и там, прислонившись к столбу для сушки белья, огляделся.

«Вижу, Вернер так и не удосужился перекрыть крышу после взрыва петарды, — отметил он. — Интересно, продолжает ли он винить в этом меня? Скорее всего, да. Хорошо, хоть кто-то заделал пролом в изгороди от пущенного Заполи проклятого железного ядра в сорок фунтов, что потом попало в стойла, где помещались скандинавы».

Он прошел через двор к конюшням, где у задней стены обнаружилось несколько забытых соломенных тюфяков. Почти автоматически он повалился на первый, закрыл глаза и уже скоро спал. Ясно, как обычно бывает в послеполуденном сне, он увидел себя сидящим за столом напротив Ипифании. Ее волосы еще почти не были тронуты сединой, а выражение лица и жесты не утеряли юной беспечности. Хотя он и не слышал своих слов — фактически говорить он мог, только когда не прислушивался к себе, — он знал, что о чем-то очень серьезно ее просит, вернее, пытается что-то ей объяснить. Что именно пытался он объяснить тем давно ушедшим утром? О, ну конечно! Что с ее стороны будет настоящим безумием выходить за Макса Хальштада, а вместо этого ей следует выйти за Даффи. Он прервался, чтобы отхлебнуть пива, и почувствовал, что теряет нить доселе безупречного логического построения.

— О, Брайан, — воскликнула она, закатив глаза в наполовину притворном раздражении, — почему ты заговариваешь об этом, только если болен, пьян или измучен?

— Но, Ипифания! — возразил он. — Я всегда болен, пьян или измучен.