Чернышевский Н. Г. Жизнь Жоржа Санда // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений : В 15 т. М. : Гослитиздат, 1947. Т. 3. С. 340–345.

Но если экзальтация имела свою хорошую сторону в романах Жоржа Санда, потому что была там совершенно уместна и отчасти даже нужна, то в автобиографических записках она производит на читателя впечатление решительно невыгодное: потому что историку надобно судить о людях хладнокровно, ему позволительнее смотреть на них недоверчивыми, нежели восторженными глазами. А человеку, который пишет свою собственную биографию, мы скорее готовы извинить самолюбие, потому что оно <более> откровенно, натурально и сообразно с сущностью его дела, нежели экзальтированное самоотрицание, которое ведет только к недомолвкам и несообразностям. Записки Жоржа Санда страдают всеми недостатками экзальтации, набрасывающей на многое какой-то фальшивый колорит. О себе говорит Жорж Санд — как всегда думают о себе экзальтированные люди — то с некоторым, прикрытым наружностью скромности, самопоклонением, то (и гораздо чаще) с искренним, но несправедливым самоотрицанием. Бабушку, отца и мать воображает и потому изображает она какими-то идеальными существами. Тою же неосновательною, хотя искреннею идеализациею отуманены портреты многих других людей, к ней близких. Все эти главные лица ее «Записок» не те люди, какие живут на белом свете, а полувоздушные существа; если доверчиво принимать все эпитеты и тирады, к ним относящиеся, то лица, действующие в «Записках» Жоржа Санда, имели бы в себе менее истины, нежели вымышленные персонажи ее романов: Буагибо, Кардонне, Жак, Кароль, Индиана, Лукреция Флориани действуют в обстановке более или менее идеальной, и потому действия их и отношения к другим лицам повести имеют внутреннее правдоподобие; это характеры выдержанные, цельные, гармонирующие и сами с собою и с общим колоритом мира, которым окружил их художественный инстинкт романиста. Но обстановка, в которой живут г-жа Дюпен, Морис, Виктория Делаборд, не могла быть изменена сообразно требованиям художественной гармонии; вы понимаете, что самое идеальное лицо, среди людей и отношений, нимало не идеальных, не может действовать идеально, не может сохранить в жизни идеального характера, — и на самом деле в «Записках» беспрестанно проглядывают черты и подробности, показывающие вам, что в действительности многие из людей, изображаемых госпожою Жорж Саид героями и героинями, были не совсем таковы, как их представляет себе и вам автор. Особенно надобно сказать это о ее родственниках: бабушке, отце и матери. Тут идеализация, впрочем, очень естественна. Менее натурально, казалось бы, в человеке неэкзальтированном стремление выставить или невинными и непорочными, или великими всех других людей, из которых иные очевидно были не совсем чисты и вовсе не велики. Но дело в том, что Жорж Санд хочет воображать, будто не должна обвинять ни в чем никого из виновных перед нею: видите ли, она не имеет права ни на кого жаловаться, все люди вредят другим только по недоразумению или ошибке и т. д. Такие понятия очень благородны, и в них есть много правды; но, будучи доведены до крайности, они становятся не совсем справедливы и придают рассказу натянутость. Прибавим, что если мы будем оправдывать всех и во всем, то не успеем оправдать никого ни в чем. И потому читатель, который захотел бы смотреть на г-жу Дюпен, ее сына и невестку (бабушку и родителей г-жи Жорж Санд), на г. Дюдевана (ее мужа), на Шопена (знаменитого композитора) и проч. глазами автора, мало-помалу разочаровался бы в них совершенно, и начав тем, что смотрел бы на них слишком наивно, кончил бы тем, что назвал бы их людьми очень дурными. На самом деле они были люди так себе, как большинство людей. Мы не обязаны закрывать глаза, чтобы разделять предубеждения автора в их пользу, и постараемся представить их в натуральном свете, основываясь более на фактах, представляемых автором, нежели на его мнениях. В этой более сообразной с действительностью обстановке личный характер самого автора и его жизнь, если и не явятся нам в ореоле неправдоподобной надоблачности (которая показалась бы вероятна разве немногим, слишком наивным душам), то и не подадут повода предполагать основательность клевет, которыми чернили эту писательницу [грязные или тупоумные люди]: равнодушный рассказ наш, который нельзя упрекнуть в излишней доверчивости, оставляет недоразумениям гораздо меньше места, нежели самые записки автора, который часто затемняет дело, отстраняя на второй план важнейшие обстоятельства излишними рассуждениями о том, чтб или ясно само по себе, или не относится к главному предмету. Надобно вникнуть в эти существенные черты, чтобы сквозь обманчивый колорит экзальтации рассмотреть людей, имевших влияние на развитие и судьбу Жоржа Санда, в их истинном виде. Тогда мы яснее поймем развитие ее характера, и личность ее представится нам именно такою, какою обнаруживалась в ее поэтических произведениях: это натура чрезвычайно сильная, которая только от неблагоприятных обстоятельств воспитания и ложного положения, какими окружила ее судьба, получила характер отчасти болезненной восторженности, впрочем, не заглу-шнвшеи здоровых качеств этой здоровой и высокой натуры. I а* ким образом, личность г-жи Жорж Санд является нам полною представительницею лучшей части поколения, воспитанного во Франции отчасти воспоминаниями о республике и империи, отчасти мистицизмом Шатобриана и Ламартина, отчасти романтизмом.