Чернышевский

«Мне кажется, — записывал Чернышевский 17 сентября 1848 г., — что я стал по убеждениям в конечной цели человечества решительно партизаном социалистов и коммунистов… Я начинаю думать, что республика есть настоящее, единственное достойное человека взрослого правление, потому что, конечно, это последняя форма государства. Это мнение взято у французов, но к этому присоединяется мое прежнее, старинное, коренное мнение, что нет ничего (пагубнее для низшего класса и вообще для низших классов, как господство одного класса над другим, ненависть по принципу к аристократии всякого рода… Теперь мое коренное убеждение, которое подтверждено еще более, может быть, словами Луи Блана и социалистов: вы хотите равенства, но будет ли равенство между человеком слабым и сильным; между тем, у кого есть состояние, и у кого нет; между тем, у кого развит ум и не развит? Нет, и если вы допустили борьбу (между ними, конечно, слабый, неимущий и невежда станут рабами. Итак, я думаю, что единственная и возможно лучшая форма правления есть диктатура или лучше наследственная неограниченная монархия, но которая понимала бы свое назначение, что она должна стоять выше всех классов и собственно создана для покровительства утесняемых, а утесняемые — это шивший класс, земледельцы и работники, и поэтому монархия должна искренно стоять за них, поставить себя главою их и защитницею их интересов».

Как бы в параллель к этим отголоскам крестьянских мечтаний о «мужицком царе», защитнике его труда и свободы от феодалов, идет через неделю апология Христа, тоже приноровленная к потребностям «униженных и оскорбленных».

«Я, в сущности, решительно христианин, — записывает Чернышевский 25 сентября 1848 г., — если под этим должно понимать верование в божественное достоинство Иисуса Христа, то есть как это веруют православные в то; что он был бог и пострадал и воскрес и творил чудеса; вообще, во все это я верю. Но с этим соединяется, что понятие христианства должно со временем усовершенствоваться и поэтому я нисколько не отвергаю неологов и рационалистов… Мне кажется, что главная мысль христианства есть любовь» и дальше следует наивнейшее рассуждение о том, что «догмат любви не мог быть провозглашен Иисусом Христом в такой ясности, в такой силе… если бы он был просто естественный человек, потому что и теперь еще, через 1850 лет нам трудно еще понять его».

Две последние записи о роли монархии и р сущности христианства показывают, что теоретическая мысль Чернышевского переживала еще переходный период; он пытается к новым, возникшим перед ним задачам (освобождение человечества от классового господства) приспособить старые, имеющиеся налицо, привычные средства (монархию и господствующее религиозное учение). При этом, неизбежно, содержание последних так изменяется и фактически извращается, что они теряют всякую связь с реальностью. Монархия и христианство Чернышевского — ложные теоретические конструкции, а не реальные исторические понятия. Долго удерживаться на этих позициях реалистическая мысль Чернышевского не могла. Он был вполне подготовлен к восприятию учения, которое топором логики подсекало в корне застрявшие в его уме представления. Оно явилось в виде учения Гегеля.

В октябре 1848 г. Чернышевский записывает: «Мне кажется, что я решительно принадлежу Гегелю… меня обнимает некоторый благоговейнейший трепет, когда я подумаю, какое великое дело это решение присоединиться к нему, то есть великое дело для моего я, а я предчувствую, что увлекусь Гегелем».

И тут же: «Жаль, очень жаль мне было бы расстаться c Иисусом Христом, который так благ, так мил душе своею личностью, благой и любящей человечество, и так вливает в душу мир, когда подумаешь о нем».

Предчувствие не обмануло Чернышевского. Гегель потряс и увлек его и прежде всего, конечно, своей идеей развития через рост противоречий. Оставаясь все еще в пределах религиозных представлений, он готов уже, однако, объявить Гегеля наследником Христа… «Если мы должны ждать новой религии, — записывает он 10 октября 1848 г. — которая ввергнет меч среди отца и сына, среди мужа и жены, как христианство… если христианство должно пасть, не явится уже такая религия, которая объявила бы себя святым откровением, а по системе Гегеля вечно развивающеюся идеею». И дальше: «…Я буду доказывать общую мысль, что все развивается, происходит через развитие (то есть Гегель защищает свою систему)… Таково стремление идей века, и поэтому моя Идея превозможет, будет для вас (а может быть и навсегда) истина».