Черт из тихого омута

Гена посмотрел на ее ступни, отчего-то судорожно сглотнул и, подумав, снял ботинки, оставшись в носках.

Темный, явно дорогой костюм. Белоснежная сорочка, галстук. Волосы аккуратно зачесаны назад, волосок к волоску, будто он только что из парикмахерской, а не снял шапку несколько минут назад. Было ясно, что к встрече он готовился основательно. Не то что она — пастушка пастушкой. Что бы сказала бедная мама?! А что бы она сказала, узнай, что стильной ухоженности Генкиной прически Соня предпочла бы спутанные пряди русых волос в россыпи снежинок?..

— Ты так выглядишь, — пробормотала Соня, не зная, что делать и говорить дальше. — Ну да, конечно… Мне, наверное, нужно переодеться?.. Пожалуй, что и так…

— Не нужно. — Он подошел к ней ближе, обдавая терпким запахом хорошего одеколона, взял за руку и поднес ее ладонь к своим губам. — Ты очень милая сейчас. Такая… домашняя, без претензий и почти… родная…

Соня испуганно выдернула у него свою руку, тут же сконфузилась, начала что-то говорить, быстро и путано. Потом окончательно растерялась и ринулась в кухню, на ходу выкрикнув:

— Иди сюда, мне нужна твоя помощь.

Он зашел за ней следом минуты три спустя. Замер у притолоки, скрестив руки перед собой, и очень внимательно и долго смотрел на ее судорожные метания по кухне. Смотрел на то, как она достает утку, перекладывает ее из чугунной сковородки на блюдо и обкладывает обжаренным картофелем. Потом ставит блюдо на стол, посыпает мелко нарубленной петрушкой. Тут же мечется в поисках салфеток, находит их, роняет. Потом едва не разбивает фужер. Бутылку вина, бездумно повертев в руках, вместе со штопором с грохотом ставит рядом с тарелками. Вилки, ножи, какие-то крохотные розеточки и тарелочки с закусками и салатами. Все это Соня извлекала из холодильника и нагромождала на стол, стараясь ничего не упустить и не забыть. Забывала она только об одном: смотреть на него.

— Соня, а может быть, все дело как раз в этом, — обронил вдруг Гена, словно продолжил начатый недавно разговор.

— В чем? — Она замерла на полпути от холодильника к столу с гроздью винограда в одной руке и коробкой конфет в другой.

— В том, что тебе нужна моя помощь? Может быть, не я вовсе нужен тебе, а только моя помощь. Если это так, то… я должен знать точно, понимаешь?

Ситуация принимала несколько драматичный поворот. Соне этого не хотелось. Не хотелось никаких объяснений. Да и что она могла ему объяснить, в конце концов? А уж о признании в том, что она использует Гену, и речи быть не могло.

— Я не понимаю! — искренне ответила Соня, пряча глаза и принимаясь пристраивать виноградную гроздь на вазе, где уже высились горкой мандарины. — Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать, Гена. Честно, не понимаю! Если ты ждешь от меня каких-то слов о любви, то я не могу их тебе сказать. Не могу, по крайней мере пока. Помощь… А в чем ты можешь мне помочь? В деньгах я не нуждаюсь. Крыша, как видишь, над головой имеется, и весьма надежная.

— Тогда что? — Голос его на этот раз был лишен привычной мягкости и уступчивости. В нем отчетливо проступала злость. — Тогда что тебе от меня было нужно?! Почему ты позвала меня? Ответь! Только честно! Я пойму…

— Господи! — Соня устало опустилась на стул, рассеянно оглядела сервировку стола, походя осталась ею довольна, приглашающим жестом указала ему на стул, стоящий у противоположного края стола, и проговорила: — Почему все всегда надо так усложнять? Что может изменить для тебя мой ответ? Ты повернешься и уйдешь, если он тебя не устроит? Уйдешь?

Гена сел на предложенное место. Поправив рукава пиджака, осторожно пристроил руки на край стола и, не поднимая на нее глаз, отрицательно мотнул головой.

— Ну, вот видишь, Гена, — Соня усмехнулась и, следуя его примеру, положила руки на стол. — Зачем тебе тогда знать, для чего ты здесь? Мой ответ ничего не изменит! Мне одиноко, мне страшно в этом одиночестве, мне тошно… Это причина для тебя? Не знаешь? И я не знаю! Может быть, следуя позывам собственной нравственной озабоченности, я решила, что ты должен соблюсти приличия, поскольку так уж получилось, что ты стал первым моим мужчиной. Может быть, это совсем не то… Я и сама не знаю… Ну, что ты смотришь на меня так?

— Как? — он невесело усмехнулся, развернул салфетку, встряхнул ее и положил себе на колени. — Пахнет вкусно, давай поедим. Я голоден, а ты?

— Что?.. Не знаю… Наверное… — Соня что-то взяла себе с тарелки, которая стояла всего ближе к ней, потом подцепила на вилку с другой тарелки маслину и отправила в рот, совсем не чувствуя вкуса. — Гена, ты не думай обо мне слишком…

— Я думаю о тебе, Сонечка, — перебил ее Гена, очень ловко оторвав от утки обе ножки и положив их себе и ей на тарелки. — Я все время думаю о тебе. Ни о ком другом думать я просто не могу. Как не могу думать о тебе плохо, ты ведь об этом хотела меня попросить? Ну, вот видишь, как я хорошо понимаю тебя.

— Да? — Она искренне удивилась, сама-то она ничего такого о нем сказать не могла. — Интересно… И что именно ты понимаешь?