Черти

Так Клава и осталась жить в Горках. Надежда Константиновн уехала вслед за Лениным в Москву, и Клава теперь помогала Марии Ильиничне по хозяйству: подметала комнаты и перебирала книги в шкафах, вытирая с них сырой тряпочкой пыль, это можно было делать даже в кабинете, где изредка работал, наезжая в Горки, сам Владимир Ильич. Там все книги были потрепанные, зачитанные, а если открыть какую-нибудь — везде почерченные карандашом. На письменном столе Владимира Ильича всегда лежало несколько стопок книг, и еще несколько раскрытых томов, также разложенные листы рукописей, все одно на другом, но в каком-то непостижимом порядке, который Клава страшилась нарушить, а потому старалась каждую книгу положить на то же место, где она лежала, чтобы Ленин мог по приезде сразу продолжить прерванную работу. Когда он появлялся, в Горках бывал настоящий праздник. Повсюду зажигался свет, за столом гостиной, покрытым шершавой скатертью, подолгу пили чай, Надежда Константиновна, приезжавшая вместе с Лениным, играла на пианино. К чаю бывали кислые сухари, а иногда пряники или колбаса, один раз Владимир Ильич привез даже конфеты, пусть не такие вкусные, какие Клава ела в детстве, но все же шоколадные, с орешками внутри. Сам Ленин старался пораньше встать из-за стола, чтобы уйти в кабинет поработать, однако все продолжали ждать его к вечернему чаю, какого в обычное время не пили, только с его приездами. Чай этот происходил почти уже ночью, было очень весело и интересно, как под Рождество. Ленин рассказывал всякие смешные истории и играл с детьми в загадки, загадки он часто придумывал сам, да и наизусть он знал их множество. Нередко вместе с Лениным приезжали и другие товарищи, несколько раз был Троцкий, которого Клава отчего-то стыдилась, и не знала, что при нем говорить, зато Троцкий очень забавно показывал фокусы, со сложенными бумажками, ножницами и коробочкой, все было так просто, а ни за что нельзя было понять, как он это делает. Все смеялись и шутили над этими фокусами, Владимир Ильич называл Троцкого обманщиком и шельмой, а Клава как-то потихоньку заглянула в коробочку, когда никто не видел, но ничего там не нашла, а ведь она сама видела, как Троцкий положил туда два бумажных шарика, и больше их не вынимал.

Один только Ваня не участвовал во всеобщем весельи, первые дни Клава даже думала, что он вообще ничего не понимает, потому что Ваня не отвечал, когда она с ним заговаривала, и по-прежнему даже не смотрел в сторону Клавы, будто ее и не было на свете. На третий день Клава подглядела в приоткрытую дверь, как Мария Ильинична принесла Ване судочек и сняла с него подвернутые штаны, потому что ног у Вани не было не совсем, а только до коленей. Подставив судочек под кресло, Мария Ильинична села к Ване спиной на стул и стала ждать, она ждала долго, а Ваня словно спал с раскрытыми глазами, и ничего в судочек не делал. Наконец Мария Ильинична устала ждать, убрала судочек и опять надела на Ваню штаны, и тут он описался. Мария Ильинична расстроилась, рывком развернула кресло и заплакала, покатив его к гардеробу. Клава вышла из-за дверей и стала ее утешать, а Ване сказала, что он бесстыжий, только делает вид, что ничего не понимает, и носись тут с ним. Мария Ильинична настрого запретила Клаве ругать Ваню. Клава замолчала, но через два часа, когда покатила его на веранду дышать воздухом, сказала ему, что он всем надоел своим молчанием, и вообще надоел. Тогда у Вани потекли слезы, и он хотел отвернуться от Клавы, чтобы она их не видела, а Клава принесла стул, присела около Вани и стала вытирать ему слезы платком и читать ему книгу. Книгу читать Ване Клава придумала сама, и книгу ему тоже сама нашла в книжном шкафу, автор был Ф.Энгельс, а названия Клава никак не могла запомнить. Она полагала, что это вовсе и не важно, какую книгу Ване читать, лишь бы читать что-нибудь, чтобы он не спал и не смотрел непрерывно в одну точку. Однако на этот раз Ваня во время чтения заснул, наверное, утомившись от плача, и Клава перестала читать, сложила ему руки на живот и поцеловала Ваню в щеку. Лицо у Вани было невкусное, какое-то твердое, а из приоткрытого рта дурно пахло.

«Ну что за урод такой», — подумала Клава и решила вечером обязательно почистить Ване зубы порошком. В ванной комнате были ведь зубные щеточки и мятный порошок в картонной коробке. Ваня бездыханно спал, повернутый лицом в парк. Дождь, собиравшийся еще с утра, все не шел, а прилетавший ветер был попросту морозным. Клава сбегала в комнату и принесла плед, которым накрыла Ваню поверх сложенных на животе рук, подвернув плед под неподвижное тело. У нее получилось неловко, Ваня очнулся, он тут словно впервые заметил Клаву и вдруг улыбнулся ей, еле-еле, недолгая, смутная улыбка эта измучила его лицо даже до какого-то страдания.

— Тут не холодно, — сказал он, очень тихо, но Клава, привыкшая все время прислушиваться в Ваниному дыханию — не умер ли он, прекрасно расслышала его слова.

— Да ты сам-то холодный, как лужа, — ответила она. — Может, тебе чаю сделать?