Чертоги демонов

— И ты веришь в это? — утёрла она сопли из-под носа. — Когда всё мертво и всё разрушено. Ради мести? Чтоб убить как можно больше врагов, отобрать как можно больше жизней? Я не понимаю, Кент, просто не понимаю этого. Я хочу жить там, где царит мир и добро, там, где я люблю свою семью, сестёр, маму и многих других, а не там, где я мечтаю убить всех. Но теперь их нет, а я чувствую это желание внутри себя, и мне страшно. Страшно, что однажды я стану похожей на монстра. Похожей на тебя.

— Я не живу ради мести или желания убивать других, — покачал Кент головой.

— А ради чего живёшь ты, Кент? Зачем ты идёшь по нашим землям и убиваешь нас, если не ради мести? И… я уже спрашивала тебя, но может теперь ты ответишь мне, под конец: зачем ты воюешь?

— Ради… — и тут Кент осёкся, словно наткнулся на стену внутри себя самого. — Ради того, чтоб чувствовать себя живым.

Миланье удивлённо посмотрела на него, словно услышала откровение. Она не понимала, была слишком мала для этого и не имела жизненного опыта, чтоб всё проанализировать и сложить. И, скорее всего, она единственная будет знать правду о нём.

— Я воюю не потому, что мне это нравится, не ради товарищей с человечеством или мести, — пробормотал Кент. — Не потому что меня прельщают деньги за это дело или я получаю удовольствие от убийств. Просто так я чувствую себя живым.

— Но почему? — не понимала Миланье.

— Только там, где мне приходилось бороться за жизнь, когда все вокруг умирают, где она может оборваться в любую секунду, я чувствовал, что хочу жить дальше. Страх смерти помогал мне найти смысл жить дальше. Но каждый раз, стоило мне уйти от этого дела, как я тут же терял смысл существовать. Только когда смерть нависала над моей жизнью, я чувствовал, что хочу выжить.

Миланье молча смотрела на него, после чего неожиданно рассмеялась, утирая слёзы с глаз.

— Какая странная причина! Но теперь я… кажется, понимаю тебя, — улыбнулась она и вновь повернулась к нему спиной. Миланье нравился этот вид. Не разрушенные и раскиданные повсюду бронированные повозки малумов, а равнина, что уходила за горизонт. — Тогда я помолюсь за то, чтоб ты обрёл свой смысл жить, помимо войны.

— Лучше помолись, чтоб для тебя всё закончилось хорошо, — ответил Кент.

— Незачем, — без страха ответила Миланье. Она видела в смерти избавление от собственных страданий. Для Миланье это было как ещё одно путешествие, и она скорее желала её, чем боялась. — Пусть я и ребёнок, но тоже знаю, что ты должен сделать, ведь такова воля твоих господ и народа. Нельзя прощать за смерть своих врага. Мы бы тоже не простили. Да и я не могу контролировать силу. И мне больно, когда я вспоминаю, что случилось с моей семьёй и близкими. Мне некуда идти, больно и грустно. Теперь я тоже не хочу жить, потому что не вижу смысла.

— Ты просто ребёнок, который ничего не понимает, — покачал он головой.

— А дети не могут чувствовать и желать искренне? Я ребёнок, но мне тоже грустно, больно и одиноко так же, как и тебе. Нас с тобой отличает только возраст.

— И жизненный опыт, Миланье.

Они замолчали. Миланье больше не хотела и не собиралась продолжать разговор. Она поцеловала в лоб уже подгнившую дурно пахнувшую голову той, кто заботился о ней наравне с матерью, и аккуратно положила рядом с собой.

— Это не имеет значения. Теперь уже ничего не имеет значения. Правда в том, что мы враги, мы просто обязаны друг друга убивать, и ты это знаешь, — спокойно ответила она.

Теперь Миланье просто ждала собственной смерти. Ей было грустно, но и в то же время спокойно от того, что всё скоро закончится. Она так хотела посеять мир, но собственными руками убила сотни малумов, если не больше. Заслуживает ли она жизнь после этого? После того, как её даже приняли к себе, а она всех убила?

Так будет лучше для всех, — подумала она, и эта мысль как вызвала у неё улыбку, так и скребнула сердце. — Я хочу быть до последнего той, кто достоин носить второе имя Пеймон.

Но время шло, а темнота не наступала. Миланье начала нетерпеливо ёрзать на месте, страх, вроде как ушедший, возвращался к ней, заставляя трепетаться её сердце всё сильнее и сильнее.

— Кент? — тихо позвала она. — Ты здесь?

— Здесь, — хмуро ответил он.

Миланье не знала, как правильно сказать, потому спросила прямо в лоб.

— Когда ты меня убьёшь?

— Зачем мне это делать? — ответил он вопросом на вопрос, на что Миланье удивлённо посмотрела на него. Его оружие было опущено, а взгляд буквально сверлил её каким-то нещадным упорством и непоколебимостью. — Что теперь вообще имеет смысл?

— Убивать? — захлопала она глазами. — Потому что я… враг? Я убила их, — неуверенно кивнула она на поле боя. — Ты должен меня ненавидеть за это. Ведь вдруг я сделаю это ещё раз?

— Я знаю.

— И… ты должен меня… убить? Так же хочешь ты?

— Так хочешь ты, Миланье. Ты очень умный и хитрый ребёнок, но всё же ты ребёнок. Ты не понимаешь слишком многого, потому что не сталкивалась с этим.

И ты боишься. Боишься саму себя.