Чертополох

— Нет еще, не торопятся. Приятель то этот, ночной, пошел на угол звонить по телефону, да только я смекаю, что он уже сам стрекача задал. Ищи его теперь!

— Что ж, кому охота в этакую историю лезть? Лизавета, покачай его, — а я мать кликну.

Семеновна снова пошла на лестницу, нагнулась над трупом и долго вглядывалась в лицо Ардальона Егоровича. Принесенная Марусей свечка оплывала от сквозняка, и трепетные тени играли на желтом, кругленьком личике угомонившегося суфлера. Казалось, что, вот, сейчас, он подымет левую бровь, взглянет, прищурившись, на Семеновну и спросит сладеньким голоском: «Что, бабушка? Бессонница?»

Семеновна выпрямилась и тряхнула головой.

Подошедшая сзади Степанида тронула ее за плечо.

— Словно живой лежит… — всхлипнула она в передник. — А уж ничего не слышит. Дочку-то евонную насилу оторвали… Господи, до чего жалостно!..

— Есть чего жалеть! — оборвала Семеновна. — Как жил век свой прощалыгой, так и помер… Без покаяния, как пес… По крайности теперь никого не проведет.

— Грешно, мать моя! — разозлилась Степанида. — Небось, пока жив был, так всем от него пользовались…

Семеновна повернулась, плюнула вниз на лестницу и ушла, не ответив.

На рассвете Ардальона Егоровича увезли в покойницкую ближайшей больницы, а через час по зеленой улочке повели в комиссариат Терентия Ивановича. Убийца, как был в валенках, так и остался и только халат заменил стареньким драповым пальто. Шагал он, сгорбившись, между двумя милиционерами, и тут же сбоку шел Антон и поглядывал на опущенную хозяйскую голову.

«Кайся теперь!.. — думал он. — Изведали, дяденька, сколь легко… револьверты эти? Меня заставляли»…

Терентия Ивановича нашли в спаленке, в уголке у печки. Сидел он на стуле, поджав ноги и спрятав руки в рукава халата и вздрагивал тихонько, словно от озноба.

Боялись входить к нему, думали, стрелять будет.

Только Степанида, просунув в дверь голову, позвала хозяина.

— Терентий Иваныч, зовут вас!.. Начальство требует. Чтой-то вы, ровно бы не в себе… Не по нароку убили, сам он виноват… Разберут дело-то… Нате-ка, пальтецо я приготовила… Да, может, водицы подать?

Терентий Иванович, молча, переоделся, положил перед киотом три поклона и вышел в столовую.

Вежливо поклонился комиссару и, уходя, на пороге наказал Степаниде:

— Сходи к отцу Николаю. Отписать надо Костьке-то… Пускай, если можно, отпросится сюда…

А выйдя уже на крыльцо и увидя Антона, горько усмехнулся в бороду:

— Проспал-таки, дубовая голова! Подмойте там… лестницу.

Едва увели Терентия Ивановича, чуть только рассвело, к офросимовскому домику с разных сторон потянулись любопытные. Идучи на базар, завернули в зеленую улочку бабы с мешками и корзинками, приехали на извозчике два репортера, собралась кучка рабочих с соседнего завода.

Посреди улицы остановился проезжавший грузовик с дровами. Любопытный шофер слез и, работая локтями, втиснулся в середку толпы. Прибежали оборванные мальчишки. Под предводительством румяной нарядной «сестрицы» приплелись на костылях инвалиды из ближайшего лазарета.

Подняв головы, глядели на закрытые окна офросимовской квартиры, переходили с места на место, спрашивали друг друга… У самой калитки стояла неизвестная бойкая бабенка, весело улыбалась, показывая крупные белые зубы и стрекотала ярославским говорком:

— Жильца своего убил. Спервоначалу выселить его хотел, да не удалось, нынче на этот счет руки коротки… Ну, он заманил его к себе и прикончил…

— Так… — сказал кто-то в толпе. — С ним шутки плохи! Купец Офросимов — человек сурьезный, я его девять годов знаю…

Высокий рабочий с темным испитым лицом усмехнулся и махнул рукой:

— Слушайте вы ее!.. Врет она. Слышала звон, а откуда он? Тут другая причина: купец этот краденое скупал, да возьми его и обсчитай. Ну, слово за слово, дошло у них до драки, он его и пырнул под ребро…

А напротив, на тротуаре, стояла публика почище. Вертлявая барышня в коротенькой, до колен, юбочке и желтых высоких сапожках дергала за рукав своего кавалера безусого юнкера:

— В чем дело? Узнайте, пожалуйста! Это митинг?

— Артиста одного убили, кажется, известного; мне говорили фамилию, да я забыл… Романическая история…

Одинокий милиционер, щупленький юноша в желтой смятой шляпе, переходил от одной группы к другой, волоча по земле тяжелую винтовку, и говорил, забавно хмуря брови:

— Разойдитесь, товарищи, не дозволено!..

— А людей резать дозволено? — усмехался ядовито седенький старичок, швейцар из углового дома. — Где ты раньше был?

Курнатович открыл окно, высунулся, поглядел вниз, послушал и сказал жене:

— Маруся, оденься-ка, пока что… Да шляпки не надо. Накинь платок. Я тебя провожу к Воронковым. После службы зайду за тобой. Обедать-то сегодня придется в столовке.

Бледная, не спавшая всю ночь, Маруся подняла на мужа усталые глаза.

— Я боюсь, что подожгут дом…

— Ну, что ж? — усмехнулся Дементий Петрович. — Сгорят твои книжки да моя гитара… Скорей, детка! Потом не выбраться отсюда. Слышишь, как галдят?

— Дема, я лучше поеду к Алеше?.. — сказала Маруся.

— Как знаешь.