Чертополох 3

Утром выяснилось, что визит слуг Седобородого в святилище имел и другие последствия: от содержащихся под замком мэлдинских жриц остались лишь две небольшие кучи серого пепла, а одного из приехавших в святилише жрецов нашли мёртвым - судя по распухшему, потемневшему от прилившей крови лицу, его хватил удар. Очевидно, потрясение из-за узнанных подробностей преступления Матери Ольжаны было слишком сильным.

Во всяком случае, именно так указали в бумагах враз потерявший надменность Крестон и притихшая Иринга. В мэлдинское дело, хоть и запоздало, но всё же вмешались Ловчие, и теперь судьи спешили умыть руки. С Морида даже сняли штраф за злоязычие. Посмертно.

Всё это мне с горькой улыбкой поведала Матерь Смилла, когда я на пару с Мирной, сидела у кровати Дирка. Крестьянская поговорка оказалась верной и в этот раз - беда действительно не ходит одна: парень слёг утром, с жаром и сильной головной болью, а к вечеру стал совсем плох. Я отпаивала его остатками дельконских зелий, прикладывала ко лбу мокрое полотно и старательно гнала от себя мысль о том, что к внезапной хвори Дирка причастен навестивший нас ночью Ловчий. Старые предания утверждали, что хотя слуги Седобородого и являются охотниками за нечистью, сторожа наш мир от аркосских тварей, людям встреча с ними тоже редко приносит что-либо доброе. А парень заступил Ловчему дорогу. И хотя слуга Седобородого вроде бы даже одобрил эту безумную смелость, кто может сказать о том, какие побуждения и желания двигают Ловчими на самом деле?

Мирна разделила со мною все хлопоты о больном - толкла в ступке коренья, приносила чистое полотно и воду. А когда считала, что за ней не наблюдают, гладила лежащую поверх одеяла руку Дирка и шептала, что никогда его не оставит.

Так мы провели два тревожных дня - беспокойство о парне не оставляло места ни сожалениям, ни тоске, а участь судей прошла как то мимо, ничего не затронув в наших с Мирной душах. Ну а к исходу вторых суток жар Дирка начал потихоньку спадать - он даже ненадолго пришёл в себя, пожаловался на донимавший его непонятный гул в голове, а потом, напоённый укрепляющими и снимающими лихорадку зельями, вновь уснул. Я через пару часов тоже задремала прямо в кресле - вначале мне казалось, что веки смежились не более чем на четверть часа, но на самом деле проснулась я на заре третьего дня от крика Мирны. Подскочила, словно ужаленная, ещё не вполне понимая, что происходит, а девчушка уже повисла у меня на шее, смеясь и плача.

Взглянув поверх головы совершенно ополоумевшей Мирны, я встретилась глазами с лежащим на высоко взбитых подушках Дирком. Осунувшийся за время лихорадки, он теперь весь светился от переполнявшей его радости, а потом смущённо, точно извиняясь за устроенный переполох, улыбнулся и сказал:

- Я, ка-ажется, слышу.

- И что же ты слышишь? - я, потрясённая таким признанием не меньше Мирны, застыла столбом, не сумев вымолвить больше ни слова, а парень, приняв моё восклицание за вопрос, ответил:

- Мирна сме-е-ётся, и себя я то-оже слышу, - а потом, помолчав немного, удивленно спросил, - Эне-ейра, почему ты плачешь?

Неожиданное и невозможное в обычных обстоятельствах исцеление Дирка немного смягчило горечь от потери Морида для его семьи. Ловчие оказались справедливы, хоть и по-своему, но благодарности к ним я не испытывала.

Меж тем время моего пребывания в Римлоне близилось к концу: Морид нашел своё последнее пристанище в Верхнем святилище - его могильная плита теперь смутно белела не более чем в двадцати шагах от алтаря. В такой близости от сердца храма всегда хоронили лишь Верховных служителей Семёрки и глав семейств, что своей знатностью и могуществом соперничали с самими Владыками ирийских княжеств. Неслыханная честь для лишённого длинный вереницы славных предков и обширных земель главы дальней заставы! Это решение Матери Смиллы не только отдавало должное совершенному Моридом в Мэлдине, но и молчаливо свидетельствовало о том, что память об отчаянном и отважном 'карающем' не будет забыта, что бы там не решили судьи из Милеста.

Я же, как только были отслужены все заупокойные, стала собираться в дорогу - пополнила припасы, поправила свою зимнюю одежду и вытребовала новую подорожную у Хозяйки Римлона. Это оказалось нелёгким делом, поскольку моему отъезду противились все. Матерь Смилла указывала на близость суровых холодов и раз за разом повторяла, что пускаться в путь после предсказания Ловчих далеко не самое лучшее решение. Мирна обижалась на меня за то, что я не останусь на её обручение с Дирком, которое должно было состояться через три месяца - сразу же по истечении срока самого сурового траура для семьи Морида. Это время девчушка должна была провести в Римлоне, пока Дирк с братом будут улаживать дела имения. Рудана просто плакала в голос, а моридовские родичи звали к себе - погостить, а, может, и остаться, если мне так захочется.