- Та мара, что беспокоит тебя с Дари, достаточно сильна и злобна, поэтому я хочу, чтобы ты с моим сыном эту ночь провела в домашнем святилище. Бодрствовать не обязательно - я приставлю к вам Антара.
Энейра, услышав такое, недовольно нахмурилась:
- А как же ты?
- Попытаюсь изловить эту тварь. Я придумал для неё парочку колдовских силков - они по любому должны сработать. - Улыбка, которую Остен выжал из себя, получилась до того кислой, что лесовичка, заметив это, лишь покачала головой.
- Если эта мара так хитра, тебе понадобиться помощь Антара. А мы с Дари, находясь в святилище, и так будем в безопасности.
- Нет, Энри. На этой охоте я не должен отвлекаться, а ещё мне надо быть уверенным в том, что вы в безопасности. Поверь, то, что я предлагаю - лучший вариант из всех возможных. Ответом Остену стал долгий и пристальный взгляд, но потом Энейра устало потёрла висок и произнесла.
- Не понимаю, какая блажь на тебя нашла, тысячник, но будь осторожен. Ты - опытный колдун, но при этом не всесильный.
А Остен, глядя на неё - такую усталую и похожую лишь на тень себя прежней, только и мог, что скрипнуть зубами.
...Стоит ли упоминать, что разговор с сыном и обсуждение придуманного им плана с Антаром дались Олдеру намного легче, чем предыдущая беседа. Что же до молитвы Мечнику, то впервые за долгое время она была действительно глубокой и по-настоящему горячей. Тысячник почти что наяву ощущал пришедшую ему в ответ от божества силу - обжигающую и яростную, точно огонь. Кипящую, словно сама жизнь! И хотя сила одного из божеств Семёрки вряд ли могла бы причинить хоть какой-то вред Ловчему, Остен всё одно почувствовал себя так, точно в кромешной тьме ступил-таки на верную тропу.
Это внутреннее, глубинное ощущение правильности задуманного не покинуло Остена и тогда, когда он, дождавшись урочного часа, отправился в спящий под снегом сад. Ещё днём тысячник с помощью Антара подготовил там всё необходимое, а ещё изменил защитное плетение, начисто вычистив из него оставленную Ловчим колдовскую паутину. Так что теперь Олдеру осталось лишь распалить костёр и ждать.
Пламя разгорелось так, словно бы только это и ждало, и Остен, глядя на бегущие по хворосту алые и оранжевые язычки огня, подумал о том, что костёр в этой части сада из дома никак не увидеть, и это хорошо. У прислуги не будет повода для лишних страхов и сплетен. Хотя, зная людскую породу, отводом глаз тысячник тоже не стал пренебрегать. Мало ли, кого и по какой нужде нелёгкая погонит ночью в сад!
Но пока всё было спокойно - в вышине слабо мерцали звёзды, укрытые снегом кусты казались свернувшимися клубком диким зверями, а в жарко разгоревшемся костре потрескивал хворост. Мороз утих, а ноздри привычно щекотал горьковатый запах дыма. Да и сколько в жизни Остена было таких же походных костров? Сразу и не сосчитать...
Тысячник, плотно завернувшись в плащ, неотрывно смотрел на огонь - со стороны могло бы показаться, что он просто напросто спит с открытыми глазами, но это было далеко не так. Замерший, точно статуя, Олдер был чуток ко всему вокруг, и потому появление Ловчего уловил сразу, хотя перемены были совсем незначительны. Вопреки всем, ходящим в народе байкам и сказкам, над тысячником не закаркал опустившийся на ветку ворон, да и непонятно откуда взявшимся ледяным ветром его не обдуло. Тем не менее, появление того, кто уже не принадлежал более этому миру, ощущалось донельзя явственно - главным образом потому, что время словно бы замедлилось и загустело. А потом и вовсе остановилось, упало на плечи тяжким грузом. Олдер же, хоть и выдержал этот удар, всё одно ощутил себя увязнувшей в патоке мухой, что не может двинуть ни лапой, ни крылом. К счастью, это оцепенение не продлилось долго, но как только тысячник смог вздохнуть полной грудью, в отбрасываемом костром световом круге появилась конская морда.
Крупный и горбоносый, в потемневшем от времени рогатом налобнике конь был совершенно слеп - оба его глаза затягивали плотные белёсые бельма. А ещё, похоже, он был зол и устал - во всяком случае, потянув носом воздух, он тут же недовольно фыркнул, а потом немедля встал свечкой и яростно заколотил копытами по воздуху.
Казалось, что взбесившийся скакун вот-вот прянет вперёд, прямо через выправленную Остеном защиту, но потом чья-то невидимая в темноте рука натянула поводья, и конь, всё ещё недовольно храпя, отступил назад - в породивший его мрак. В воцарившейся тишине раздался звон железа и скрип амуниции, потом всё ещё невидимый всадник спрыгнул на землю, а ещё через пару мгновений на свет вышел ведущий взбунтовавшегося коня под уздцы Ловчий.