Чертополох. Философия живописи

Тоска по утраченному единству, фантомные боли пластики – продолжают мучить европейское сознание. Новый синтез язычества и христианства возможен; однажды мы сумеем приспособить небоскребы под алтари и вживим бессмертную душу в инсталляции. Вся надежда на живучесть Ренессанса, уже не раз поднимавшего Европу из пепла.

9

Пафос Возрождения – в республиканском строе правления и в декларации свободной воли. Пластическое искусство, прежде всего искусство портрета, воплощавшее личность свободного гражданина – явилось квинтэссенцией культуры Возрождения в той же степени, в какой Возрождение стало квинтэссенцией культуры Западного христианского мира.

Сетования по поводу метаморфоз западной христианской цивилизации, постепенно редуцирующей собственно религиозное начало – создающей феномен «христианской цивилизации без христианства» – не должны вводить в заблуждение. Менее всего эстетика Ренессанса догматична и религиозно-конфессиональна. Богоборчество и постоянное упорное сопротивление догме, в том числе догме религиозной, есть непременное условие свободного духа.

Говоря о христианской составляющей эстетики Ренессанса и эстетики Просвещения, надо помнить, что сделанное Микеланджело и Эразмом, Кантом и Рембрандтом – не было догматическим следованием Завету. Они, без сомнения, моральные и христианские мыслители, но усилия Микеланджело и Эразма были направлены не на служение ортодоксальной конфессии. Претворение Завета в действительность, единение с Перво-парадигмой Бытия, с Богом Ветхого Завета, прародителем сущего – понятым как конгломерат человеческой свободы; вот для чего живописец ведет линию, а писатель ставит слово на бумагу.

Постоянное поновление Завета в каждом усилии каждого великого художника – оборачивалось очищенной верой; мы видим по картине Джорджоне «Три философа», как ежедневное сопряжение многих усилий и сомнение в любой из доктрин рождает веру – ту, которая единственно и является достойной свободного человека. Не следование букве учения – но свободное осознание своего долга перед людьми; не долг крови, не долг стране, не долг нации, не долг коллективу – напротив того: долг одному человеку, служение образу Божьему, явленному в каждом разумном и моральном человеке.

Пятикнижие Рабле, сплав философий, предложенный Пико делла Мирандолой, концепция Леонардо – рождают очищенную от религиозных догм и скреп веру.

Дух вообще не терпит никаких скреп. То, что создает свободный человек, он создает вопреки скрепам. Это не конфессиональная вера, но вера, достойная свободного человека – убеждения разума и души.

Не мировая империя, не зоны влияния империй, не геополитика – но общая мировая республика – вот идеал Возрождения. К этому, к мировой монархии, призывал Данте; причем «монархия» понималась Данте отнюдь не как «империя», вовсе не как империализм, и вне сочетания «мировая монархия» – термин смысла не имеет. То был проект глобализации, универсального разумного правления – исключающего амбиции наций и передел мира.

Такая мировая монархия и есть подлинная революция, она не по нраву алчным и жестоким. И, когда Данте писал, он знал об этом.

Пусть речь твоя покажется дурна
На первый вкус и ляжет горьким гнетом —
Усвоясь, жизнь оздоровит она.
Твой крик пройдет как ветер по высотам,
Клоня к земле большие дерева,
И это будет для тебя почетом.

И если призыв Данте услышала живопись – это не так мало.

Христианская вера художника Возрождения – не конфессиональна; сам художник, вне реформации, но в качестве творца, ежедневно прочитывает заново Завет – и очищает его от церковного ханжества. Живопись никому и ничего не должна, она служит только истине.

Художник Ренессанса, призванный создать образ свободного Человека, жил в мире, который не был приспособлен для свободного бытия. Преодолевая олигархию, сопротивляясь догмам религии, изживая любую форму социальной и интеллектуальной зависимости, формируется сознание человека, который создан по образу и подобию Бога – и который дорожит этим образом.

Образ свободного человека стоит того, чтобы его защитить от тлена – и так возникает живопись. Лишь абсолютно свободный человек, уважающий свободу другого, может стать живописцем; только республика может нуждаться в автономном творчестве. И только свободная живопись может отстоять свободу отдельного человека.

Не инстинкты толп, не голос крови, не государственные миссии – свободная живопись есть голос одного-единственного человека, и речь его обращена к одному-единственному слушателю. Собеседником картины может быть Бог или зритель, живопись не признает никакой иерархии.

Рефлективная живопись, воплощающая диалог одного с одним – выражает идею республиканского общества, лишенного зависимости, лишенного идеологии.