— Ооо! Милый мой король, я могу выглядеть как угодно. — И старушечья кожа сошла с нее, как со змеи сползает шкура в период линьки. Перед опешившим Гарольдом стояла синеглазая Королева сидов, нагая, как первый снег. Король сглотнул, а Кайлех расхохоталась, раскинула руки и закружилась. — А, может, я тебе больше нравлюсь такой? — Она снова преобразилась. По плечам рассыпались пепельные волосы, глаза полыхнули бирюзой, тело стало легким, почти невесомым. — Хотя три внучки Ноденса — это перебор для тебя, ты-то и с одной не справился, а хочешь, поиграем в игру: какая из нас настоящая? Нет? Тогда я поберегу силы, и так их много ушло на одного рогатого глупца. — И Кайлех вновь обернулась старухой.
Гарольд и не пытался скрыть отвращения, его передернуло. Озноб пробежал вниз по шее и плечам, вернулся наверх, вздыбив волосы.
— Я забираю все обещания, что давал тебе, ведьма, — король потянулся к кубку, желая смыть кислый привкус во рту. Сделал глоток и выплюнул содержимое обратно. Вместо вина там плескалась кровь.
Старуха довольно сощурилась.
— А не ты ли говорил, что королевское слово ценно именно своим исполнением? Ну да ладно, уговаривать не стану, а дар свой отдам твоему брату. Ведь он, в отличие от тебя, истинный король Альбы, правитель людей и туатов. Вот пусть и владеет плащом из шкуры Левиафана.
Кайлех развязала холщовый мешок, и зал затопило сиянием. Невероятной красоты плащ, с дорогими каменьями и золотой вышивкой, переливался в руках сиды. Старуха подошла к Румпелю и протянула ему дар.
— Возьми, храбрейший из храбрых и достойнейший из достойных. Этот плащ показывает истинную сущность людей и вещей, дарует мудрость и бессмертие. Прими его в знак примирения и признания мной твоего старшинства и силы.
Румпель прошелся рукой по правой половине лица и задумчиво потер подбородок. О плаще Левиафана он слышал во время пребывания на Гардарсхольме. Брать такой дар ни в коем случае нельзя, но и отказ вещь не примет. Кайлех ловко кинула сеть — не выпутаешься без потерь. Маг скользнул по пиршественному столу, взял белую лепешку, разломил ее надвое и протянул сиде.
— Если ты действительно хочешь примириться со мной, сестра, то разделим этот хлеб.
Сида недовольно протянула руку и приняла подношение. Начала жевать, роняя крошки на стол. Зал молчал. Румпель не знал, зачарованы ли люди кругом или просто застыли, пораженные происходящим. Кайлех давилась человеческим хлебом и неотрывно смотрела на мага, спокойно евшего свою половину. Их взгляды схлестнулись. И ведьма увидела в пурпурных глазах мага сочувствие и жалость. Кайлех отпрянула, а Румпель доел свой хлеб и продолжил:
— Ты назвала меня храбрейшим и достойнейшим, но взгляни: я сижу в твоей тени и в тени тех, кто рядом. Мой путь к трону был долог, и вели меня существа храбрее и достойнее. Ты говоришь, что плащ показывает истинную суть вещей. Но разве изменится она от того, будет ли познана мной или нет? Всякий разумный должен, как росток, через тьму стремиться к истине, а полученная без усердия, она губительна. Потому хлеб, что ты разделила со мной, сестра, намного ценнее для меня, чем золотой плащ Левиафана.
— Чушь! — Гарольд подскочил со своего места. — Ты омерзителен в своей приторной праведности, брат! Такого вы правителя хотите?! — крикнул он в зал. — Король должен быть лучше всех. Во всем. И ни тени сомнений в этом не должно быть! Я правитель Альбы Гарольд Хредель! Сильнейший из сильных и благороднейший из благородных! Ты принесла этот плащ мне, ведьма, так не смей отдавать другому!
Отсветы огней полыхнули в глазах Гарольда. Алчный блеск затопил радужку. Король выхватил плащ из рук Кайлех и накинул на плечи. Полотно хлопнуло, словно кожистые крылья. Кайлех расхохоталась и исчезла. Тени в зале ожили, изогнулись, стол опрокинулся, полетела на пол посуда, кто-то истошно завопил. Плащ сел, как влитой, сросся с телом короля. Гарольд закричал, попытался сорвать жуткую вещь, но было уже поздно. Суставы его выгнулись, кости с хрустом росли и ломались, кожа покрывалась золотой чешуей. Король рычал, метался, рвал когтистыми руками одежду. Лицо его вытягивалось, вздыбливалось, являя миру жуткую драконью морду. Король задрал голову и взвыл, опаляя потолок и стены огнем.
Румпель очнулся первым, оттолкнул Айлин к стене и нырнул под крыло дракона. Меч Нуада привычно лег в руку. Всего один удар в мягкий, незащищенный живот отделял мир от катастрофы. Маг замахнулся...
— Нет! — на руке его повисла Гинерва. — Не смей! Стража!
Но стража уже поддалась панике. Ужас застлал пеленой глаза, затмил разум. Люди пытались покинуть зал, падали, давили друг друга. Занялся пожар. Дракон метался, круша все подряд, топча людей. Просторная зала вдруг стала тесной клеткой. Наконец огромный хвост выбил витражное окно и раскрошил стену. Гарольд взвыл и вырвался из каменного мешка. Прохладный вечерний воздух растекся по пылающему пространству.