Чертов дом в Останкино

Не дожидаясь ответа, он вышел. Принц покорно встал, схватил бутылку за горлышко и поплелся следом. Внизу он увидел, что Фрося тоже здесь – она сидела напротив Толстого и о чем-то тихо с ним беседовала. При появлении царевича все замолчали. Ефросинья встала и, поклонившись, отошла. Встал и Петр Андреевич. Низко поклонившись наследнику, он положил перед собой на стол два письма. Одно было запечатано знакомой отцовской печатью, на второй оказался герб фон Шенборнов. Не Карла и не принца Савойского, заметил про себя Алексей Петрович.

Царевич упал на стул, на котором не так давно сидел Гуго Шлегель, и приложился к бутылке. Отерев рот рукавом, он кивнул на письма:

– Что там?

Толстой, не спрашиваясь, тоже сел и взял в руки письмо царя.

– В этом – прощение от вашего батюшки и повеление вернуться в его объятия. В этом, – он указал на письмо Шенборна, – донесение от вице-канцлера. Он пишет, что император Карл склоняется к мысли не препятствовать посланникам русского царя вывезти наследника на родину.

Алексей усмехнулся и снова приложился к бутылке:

– А если я не захочу?

– Что же, – ответил Толстой. – На этот счет есть устное распоряжение Петра Алексеевича – вывезти вас силой, но уже не как сына, а как государева преступника. И вас, и вашу полюбовницу.

– Австрийцы?

– Они препятствовать не будут. Император Карл, конечно, будет возмущаться, но только после того, как вы уже покинете пределы его страны.

– Вот как? – Царевич оглянулся на Фросю. – Что думаешь?

– Спроси его про особые условия, – сказала та.

– Какие особые условия? – удивился Алексей Петрович.

Толстой снова указал на письмо царя:

– Здесь ваш батюшка позволяет венчаться с этой девицей, как только вы пересечете границу России.

– А потом в монастырь? – усмехнулся царевич.

– Вы давно не слышали новостей из Петербурга, ваше высочество, – сказал Толстой. – Петр Петрович, братец ваш, был прибран Господом на небеса в годовалом возрасте. Вы – единственный наследник по мужской линии. Так что насчет монастыря я бы не спешил. Возвращайтесь, поклонитесь отцу, откройте ему душу. Выдайте всех, кто вас подбивал на побег. И живите, пока… пока не придет время. Что вам тут по заграницам скрываться? Это риск большой. Ведь батюшка и так найдет вас хоть на краю света. Мы найдем. Поедем в Петербург или в Москву, куда хотите. Вы нужны царю. И всем подданным вашим, Алексей Петрович.

Царевич понурил голову. Искоса он бросил взгляд на улицу, которая даже не подозревала, какие вопросы решаются сейчас здесь, в этой кофейне.

– Значит, ни отказаться, ни сбежать… – пробормотал он.

– Да, – ответил Толстой, – выбор только, кем вы вернетесь – наследником или преступником.

10. Крепостная актриса

Петербург. 1844 г.

На следующее утро доктор Галер пытался рассказать Крылову о своей попытке встретиться с таинственным человеком в черной карете, но Иван Андреевич пребывал в прострации. Казалось, он спит с полуоткрытыми глазами. Сигара тлела между его толстыми пальцами, пуская вверх тонкую серую струйку дыма. Галер кликнул прислугу и велел принести крепкого кофе.

– Вы будете диктовать сегодня? Или ограничимся процедурами? – спросил Галер у Крылова.

– Садись, пиши, – прохрипел Иван Андреевич. – Чего мне твои процедуры? На чем я остановился вчера?

– Вы собрались ехать в Останкино.

– А! – Иван Андреевич почесал свою вислую щеку. – Да… Но надо тут пояснить одну штуку. Это важно. Прежде чем отправляться, я потребовал, чтобы Гришка привел ко мне Иону Евграфовича. А когда тот явился, расспросил старика об этом имении Шереметевых. На всякий случай: если у вас под рукой есть ходячая энциклопедия, грех не воспользоваться, отправляясь в неизвестное место. Ты бывал в Москве?

– Один раз, и то проездом, – признался доктор. – Но слышал эту историю про театр и крепостную актрису, которую старый граф взял в жены.

– Но тогда никакого театра в Останкино еще не было, – сказал Крылов, отхлебывая кофе из чашки. – Николай Петрович жил в другом своем имении, в Кусково. И театр был только там. Граф уже жил с Жемчуговой, но чтобы жениться! На крепостной – графу? Тогда об этом и не слыхивали еще. А в Останкино стояла церковь при старом доме, в котором обитали какие-то родственники графа – то ли мать, то ли тетка. Но меня интересовало вот что – обитель строилась еще в начале века. А Шереметевы получили Останкино позже. Императрица упоминала, что строительство вел князь Черкасский. И точно – по словам Ионы, в те годы вся усадьба принадлежала еще князю Алексею Михайловичу Черкасскому. А к Шереметевым она перешла как приданое дочери Черкасского, когда та обвенчалась с Петром Борисовичем Шереметевым, отцом Николая Петровича. Черкасский в конце жизни при Елизавете был канцлером и заведовал всеми иностранными делами. А что он делал именно в тысяча семьсот восемнадцатом? Иона помнил и это – Черкасский тогда строил Петербург в качестве обер-комиссара по поручению Петра. И входил в круг его доверенных лиц. Смекаешь?

– То есть имел в своем распоряжении материалы и рабочих? Но не в Москве.