Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX - начала XX века

— Чертов крест! — повторил я, уступая его настояниям, но еще не догадываясь, что невольный страх овладевает мною и влечет меня прочь неведомой силой. — Чертов крест! Никогда еще не встречал я более странного и нелепого сочетания понятий. Крест, и при этом — чертов! Что за дичь! Когда мы доберемся до селения, ты непременно мне объяснишь столь чудовищную нелепость.

Пока мы разговаривали, товарищи догнали нас подножия креста. Я объяснил им покороче, что случилось, и вскочил на коня. Приходские колокола медленно призывали к вечерней молитве, когда мы спешились у самого уединенного и скромного из постоялых дворов Бельвера.

II

Красные и голубые языки пламени сыпали искры и вились вокруг толстого дубового полена, которое пылало в тесном очаге; наши подвижные тени, отражавшиеся на почерневших стенах, то уменьшались, то принимали гигантские размеры, смотря по тому, ярче или тусклее горел огонь. Все мы уселись в кружок перед очагом и с нетерпением ожидали рассказа про чертов крест, обещанного нам на закуску после скудного ужина, который мы только что съели. Проводник наш кашлянул, выпил последний глоток вина, утерся рукой и начал:

— Много лет назад, очень много — я и не знаю сколько, — мавры[33] еще занимали б'oльшую часть Испании, короли наши звались графами, а города и селения принадлежали сеньорам, которые, в свою очередь, подчинялись более могущественным властелинам. Тогда и случилось то, о чем я расскажу.

Вслед за кратким историческим предисловием герой вечера помолчал, как бы собираясь с мыслями, и продолжал:

— Так вот, в те отдаленные времена наше селение и еще другие принадлежали знатному барону и замок его стоял много веков на вершине скалы, омываемой водами Сегре, от которой он получил свое название.

Рассказ мой подтверждают поросшие мхом развалины, которые высятся на утесе и видны с дороги.

Вассалы ненавидели барона за жестокость, и за злые дела король не принимал его ко двору, a соседи не пускали в дом. К худу ли, к добру ли, но случилось так, что этот дурной человек соскучился жить одиноко с лихими сподвижниками своими на вершине утеса, где его предки свили каменное гнездо.

День и ночь он ломал себе голову, придумывая развлечения по вкусу, что было нелегко, ибо он устал воевать с соседями, колотить слуг и вешать вассалов.

Легенда гласит, будто ему пришла на ум счастливая мысль, чему до тех пор не бывало примеров.

Зная, что рыцари других могущественных народов собирались огромным войском, чтобы отвоевать Гроб Господень, находившийся во власти мавров, он решил присоединиться к ним. Для того ли барон сделал это, чтобы очиститься от грехов — а их было немало, — проливая кровь за праведное дело, или для того, чтобы переселиться в такое место, где никто не знал о его позорных деяниях, нам неизвестно. Как бы то ни было, он собрал много денег, отпустил вассалов на волю, взяв с них громадный выкуп, оставил себе из всех владений только утес Сегре да четыре башни наследственного замка и исчез в одно прекрасное утро, к великому удовольствию старых и малых, равных и подчиненных.

Весь край вздохнул свободно на некоторое время, точно проснувшись от страшного сна.

Перестали качаться на деревьях трупы повешенных; деревенские девушки без помехи ходили по воду, с кувшинами на голове; пастухи не водили больше стада на водопой потайными горными тропинками, опасаясь при каждом повороте ущелья встретиться со сподвижниками своего возлюбленного сеньора.

Так прошло три года. Рассказы про «злого рыцаря» (другого имени ему не было) сделались достоянием старух, которые повествовали о нем притихшим детям бесконечными зимними вечерами. Матери усмиряли расшалившихся не в меру или плачущих малюток, восклицая: «Смотри, барон заберет!» Как вдруг, не знаю уж, днем ли, ночью ли, с неба или из ада, только страшный барон появился собственной особой меж прежних своих вассалов.

Я не берусь изобразить, как приняли этот неприятный сюрприз. Вы и так можете себе представить, особенно когда я скажу вам, что, вернувшись, барон стал требовать обратно проданные права; что возвратился он еще хуже, чем был. Перед отъездом он мог рассчитывать только на свое безделье, теперь же — только на свое бесстыдство, на копье да на полдюжины разбойников, таких же бессердечных, как и он сам.

Конечно, местные жители отказались платить дань, от которой уже откупились дорогой ценой; за это барон поджег их дома и жатву.

Тогда они обратились за правосудием к властелину, но барон посмеялся над указами владетельного графа, приказал их прибить на самой верхушке башни, а герольдов повесил на дубу.

Не находя другого средства к спасению, жители согласились между собою, препоручили себя Божьему промыслу и взялись за оружие; барон же собрал своих людей, призвал черта на помощь, засел в замке и приготовился к борьбе.

Она началась, страшная и кровавая. Бились всяким оружием, всюду и во всякое время — мечом и огнем, на горах и равнинах, днем и ночью. Тут уж не то что дрались, чтобы жить, а жили, чтобы драться.

Наконец правое дело одержало верх. Послушайте, как это случилось.