Однажды, когда он охотился вместе со своей дочерью, прозванной Лилией за поразительную красоту и необыкновенную белизну лица, они так запоздали, преследуя зверя в горах своих владений, что им пришлось расположиться на отдых в пустынном ущелье, по которому стремился горный ручей, ниспадая с утеса на утес с тихим, нежным журчанием.
Дон Дионис пробыл уже около двух часов в этом мирном уголке, расположившись на редкой траве под тенью тополей и дружески обсуждая с егерями события дня. Охотники рассказывали друг другу занимательные приключения, случавшиеся с каждым за его охотничью жизнь, как вдруг с вершины одного из самых высоких склонов послышался какой-то отдаленный звон, словно там зазвенел колокольчик барана-вожака. Чередуясь с шепотом ветра, колыхавшего листья деревьев, звон приближался. И точно — то было стадо.
Из зарослей лаванды и тимьяна выскочило сто белоснежных ягнят, которые стали спускаться на противоположный берег ручья; за ними следовал пастух в низко надвинутом капюшоне, защищавшем его от прямых лучей солнца; за плечом у него, на длинной палке, висел узелок.
— Кстати, о необыкновенных приключениях, — воскликнул, увидев его, один охотник, обращаясь к своему хозяину. — Вот вам пастух Эстебан, который с недавних пор стал еще глупее, чем был от рождения, хотя и того хватало. Он может вас потешить рассказом о причинах своих постоянных страхов.
— Что же такое случилось с беднягой? — спросил, заинтересовавшись, дон Дионис.
— Так, ерунда! — беспечно отвечал охотник. — Хотя он и не в Страстную пятницу родился, и особым знаком не отмечен, и с чертом не водится, что видно по его набожности, но все же почему-то одарен самой чудесной способностью, какою не обладал ни один человек, кроме разве царя Соломона, понимавшего, как говорят, даже язык птиц.
— Что же это за чудесная способность?
— Он клянется и божится, — продолжал охотник, — что олени, которые живут у нас в горах, сговорились не давать ему покоя. А еще забавнее — что он не раз слышал, как они совещались, чем бы провести его и одурачить, и, сделав это, хохотали вовсю.
Между тем Констанса — так звалась прекрасная дочь дона Диониса — подошла к охотникам. По-видимому, ей очень хотелось узнать необыкновенную историю Эстебана, и один охотник направился туда, где пастух поил стадо, чтобы привел дурня к своему сеньору. Заметив, что бедняга смущен и растерян, дон Дионис поспешил его ободрить, благосклонно улыбнулся и поздоровался с ним, называя по имени.
Эстебану было лет девятнадцать-двадцать; коренастый, с небольшой головой, как бы ушедшей в плечи, маленькими голубыми глазками, робким и тупым взглядом, характерным для альбиносов.[40]
Нос у него был плоский, губы толстые, рот всегда открытый, лоб низкий, кожа белая, но опаленная солнцем; волосы падали ему на глаза и торчали жесткими рыжими прядями, похожими на конскую гриву.Таков был Эстебан с виду; что же до души и разума, мы вправе сказать, не страшась возражений даже с его стороны, что он был поразительно прост, хотя и себе на уме, и с хитрецой, как подобает крестьянину.
Когда пастух оправился от смущения, дон Дионис снова заговорил с ним самым серьезным тоном, притворяясь, будто очень хочет узнать все в подробностях. Он обратился к Эстебану с множеством вопросов, на которые тот отвечал уклончиво, как бы желая избежать объяснений.
Наконец, уступив расспросам сеньора и просьбам Констансы, которая, казалось, больше всех желала услышать от пастуха рассказы о его чудесных приключениях, он решился говорить, но сначала огляделся, точно опасаясь, что его услышит кто-нибудь, кроме охотников, потом почесал в затылке, собираясь с мыслями, и наконец начал так:
— Понимаете, сеньор, ходил я недавно советоваться со священником, и он мне сказал, что с чертом шутки плохи. Молчи да молись хорошенько святому Варфоломею — он-то знает, как допечь черта, вот и все, потому что Бог правду видит и во всем разберется. Я это хорошенько запомнил и решил, что никому ни за что не скажу больше ни слова, но сегодня, так и быть, потешу ваше любопытство, а если черт меня накажет и снова начнет дурачить, на то у меня есть Евангелие, и с его помощью мне еще впрок пойдет испытание, как бывало и прежде.
— Довольно! — воскликнул дон Дионис, теряя терпение, ибо разглагольствования пастуха грозили никогда не кончиться. — Будет тебе ходить вокруг да около, приступай к делу.