Чёртов мажор (СИ)

Ты поцеловал меня, гладя скулу большим пальцем и чуть сжимая шею, а потом прижался к моему лбу своим, рвано выдыхая. Мы больше не говорили, но очень долго молчали и привыкали к этим ощущениям. Осознанным, выдержанным, как хорошее вино. Сейчас за все те долгие дни, что держались на расстоянии, за те дни, что смотрели друг на друга волком и трепетали от простых касаний, наступала расплата. Мы вполне могли бы разойтись и в этот раз, не нарушив границ, которые большинство сочли бы глупостью, но почему-то чего-то ждали, пока эта тонкая ниточка, удерживавшая тела рядом, не окрепла, превратившись в толстые корабельные канаты. Они опутали нас, подчиняясь рукам, которые нетерпеливо сплетались. Связали головы, сцепив насильно губы и языки, скрутили в клубок, внутри которого всё раскалялось и шипело, бурлило.

Ты меня до жути любил, я это чувствовала. И до жути мне принадлежал, как принадлежат родителям дети, телу руки, произведения искусства создателю. Я дышала этой властью, восторгаясь своим всесилием и понимала, как теперь от этого зависима.

Я хотела вечно тобой вот таким, обладать. Единолично, ревниво, капая слюной на пол, как разъярённая собака, охраняющая кость. Запереть в квартире, хранить только для себя. Вечно. Навсегда. Вот такое было в голове той восемнадцатилетней девочки.

Отчаянная потребность обладать без остатка своим первым человеком, который вдруг спас от одиночества и занял собой всю пустую жизнь, как занимают опустошённый город вражеские войска. Как зарастает травой пустая мёртвая земля после дождя. Как непременно занимает всё свободное пространство газ в комнате, грозя подорвать всё здание от одной искры.

— Это любовь, — шепнула я, не отнимая губ.

— Очень на то похоже, родная, — ответил ты.

Мы сломали нашу глупую наивную стену, приняли взаимную зависимость как должное, и потом в отчаянии смотрели друг другу в глаза, принимая тот факт, что теперь уже безвозвратно встряли.

— Ты мой, — уверенно заявила я, гладя кончиками пальцев твою спину, вздрагивая от яркого и как будто первого в жизни оргазма, понимая, что не могу наесться этим вдоволь. Не выходит.

Голод остаётся в теле снова и снова, грызёт, как вечно голодный пёс.

— Твой, — выдохнул ты, вытерев пот со лба, держась за стиральную машинку, потому что подгибались коленки. Пытаясь отдышаться.

Если бы секс был так же хорош до того, как мы влюбились… мы бы умерли от истощения за эти две недели.

— Мы сейчас оденемся, — прохрипел ты, глядя не на меня, а на собственное отражение в зеркале. — И поедем к твоему отцу. Всё расскажем и перевезём твои вещи. Навсегда.

Как будто прорвалась плотина, сдерживающая безумный поток и теперь беспощадно ревёт вода, и ничто её не остановит — вот на что это было похоже. Всякий раз, как мы смотрели друг другу в глаза — что-то невероятное с нами происходило. [О1] Это была одержимость, самая настоящая. Она заставляла нас глупо улыбаться, держаться за руки и стараться касаться друг друга, будто мы были вынуждены проверять — всё ли на месте. Абсолютно болезненная зависимость друг от друга. Вот что это было.

И как я могла забыть?..

Почему сейчас мне кажется, что этого никогда не было, но вот я покопалась в памяти, нашла то самое и… было, да ещё какое. Мы же и правда превратились в сумасшедших, были готовы останавливать машину на каждой обочине и не выходить из дома ни-ког-да. И я не собиралась тебя делить ни с кем. Вообще. Совсем.

Мы припарковались у папенькиного дома и молча друг на друга посмотрели, внутренности грызла тоска, будто сейчас нашу связь опорочат и растопчут. Мы кинулись друг к другу, чтобы по-звериному яростно целоваться следующие десять минут, оставляя на коже шипящие-раскалённые следы, разъедая друг друга кислотой.

— Идём? — я резко захотела покончить с этим. Немедленно. Прямо сейчас.

Какой-то час назад я поняла, что люблю мужчину, который сидит рядом. Поняла, что люблю секс с ним, и пусть не с первого раза, но со второго я абсолютно точно втянулась во все его этапы и истерично захотела большего. Захотела пожизненного. Захотела навсегда. Больше не возникало токсичных мыслей, что он мне не подходит. Что так быстро не влюбляются и не заводят детей. Вообще забыла про детей, вообще забыла, зачем мы идём к папе. Мне и правда казалось, что мы сейчас пойдём, чтобы просто сказать: «Я его люблю, а он меня. Ты, папенька, этого не поймёшь, потому что так, как вообще никто никогда не любил. Сорян. Ну мы пошли!»

— Мне кажется, я реально тобой одержима… — шепнула я в твои губы и почесала своё самолюбие.

От этих слов ты взволнованно дёрнулся и улыбнулся.

— Куда делась испуганная девочка, что ходила по моей квартире, смущённо опустив глаза?

— Ну… мне просто нужно было привыкнуть, чтобы обнаглеть.