Чертов мост, или Моя жизнь как пылинка Истории : (записки неунывающего)

Заходил я в семью Соловецких, бывших местных помещиков: старик Соловецкий, гордившийся тем, что он и Гинденбург — одного года рождения, его невестка, скромная, тихая женщина. Я видел фотографии ее мужа, похожего на Макса Линдера[41], он бежал за рубеж и околачивался в Париже. Еще были там увядшая девушка и юноша, странный парень, который никак не мог взять в толк, как это махать руками в такт ходьбе — в строю он как-то странно взмахивал обеими сразу.

Интересно, в то время — 1922–1926 гг. — советская власть поступала принципиально и, на мой взгляд, достаточно гуманно. Лишая помещиков их социального положения, она их переселяла из собственных домов, давала небольшой участок земли для пропитания и — живи! И они жили и, как видим, давали возможность своей молодежи участвовать в общественной жизни.

Но постепенно стали сгущаться тучи. В Гарях мать семейства Скорняковых, Анну Георгиевну, доброжелатели не раз предупреждали: «Уезжайте!» — Но она почему-то не уезжала. И все гадали: почему? И наконец «наверху» решили: ждать невозможно. Раз человек не внемлет предупреждениям — что делать? Надо проводить «линию». И соответствующая комиссия, выждав еще несколько дней, отправилась в Гари. И что же? Когда приехали, первое, что увидела комиссия, было большое пятно крови на снегу. Вокруг остатки горелой соломы, и больше никого. Птичка улетела.

И тогда округу облетела весть. Вот почему Скорнякова не уезжала. Кабан ее, оказывается, был недокормлен! Она докормила его, зарезала и увезла с собой со всеми потрохами! Вот это расчет, вот это характер!

Правда, Анне Георгиевне помогало присутствие двух красавиц-дочерей, из-за которых ее до времени и щадило начальство, но какая сила воли! — восхищались вокруг. Вот это женщина!

С тех пор я ничего о семье Скорняковых не слыхал. А жаль! Молодое поколение семьи было весьма примечательно, и их дальнейшая судьба меня всегда интересовала.

Вспоминаю еще. Неподалеку, верстах в пяти от нас, было имение Марютино. В нем в небольшом домике жили бывшая владелица имения Аделаида Михайловна Марютина и ее сестра Мария Михайловна. В господском доме была коммуна — компания бездельников и головорезов, а сестры жили тихо, в маленьком строении, имея корову. И они меня угощали свежим молоком, сметаной, творогом.

Обе они были дочерями протоиерея нашего уездного города Климовичи. Мария Михайловна была выселена из своего имения, озверелая толпа убила ее единственного сына. Они обе хорошо знали моего отца и прекрасно ко мне относились. Это тоже был один из оазисов воспитанности и доброты.

Мария Михайловна ухаживала за своей немощной сестрой. Сама испытавшая в жизни тяжелейшие потрясения, она не выставляла их напоказ, а была всегда ровна, ласкова и сообщала и мне какой-то оптимизм в трудностях, которых всегда было немало.

Даже моя собачка Лыска, обычно сопровождавшая меня в моих путешествиях, казалось, тоже ощущала эту доброту и на несколько дней с удовольствием задерживалась в Марютине, и потом, нагостившись вволю, возвращалась домой одна, без меня.

Как важно встретить в жизни источник добра! Мир жесток, расчетлив, а тут всякие расчеты остаются где-то далеко за порогом дома. Мария Михайловна как бы излучала ровный, теплый свет и таким светочем навсегда осталась в моей памяти.

Как я уже говорил, мы с моей сестрой, незадолго до ее смерти, признали, что наша жизнь в деревне была веселой и отнюдь не напоминала некое изгнание, ссылку. Молодое общество, встречи, общение, танцы. Тогда было такое время, когда по разным причинам произошел сильный отток населения из городов в деревню — и все, с кем мы встречались, были люди интеллигентные или около того. Была еда, а к еде и рюмка, не без того… Скажем, проедешь километров десять по морозу, гостеприимные хозяева встречают, на столе шкворчит сковорода с колбасой с рассыпчатой картошкой или выставлено замороженное сало шириной в четверть, а к нему моченые яблоки, капуста… Вкуснота! Ну и, конечно, обжигающий нутро самогон. Сегодня мы как-то забываем об основных причинах широкого распространения самогоноварения. Ведь с начала войны 1914 года продажа алкоголя была царским правительством запрещена, да и советская власть затем этого запрета не отменяла. Вот народ и распорядился по-своему.

«Самогонщики»

В 1918 году в деревню пришел с фронта Петрок Захаренок и показал, что, имея чугунок, деревянный к нему колпак и трубку, можно делать чудеса. Потом чугунок превратился в котел, кое-что было усовершенствовано, и пошла варить губерния!