— Да, ловко. Но Петрову ещё и пофартило. Ведь аресту Навроцкого способствовало и то, что в канале ствола его револьвера был найден свежий нагар, а в оконной раме у него на даче застряла пуля.
— Да-а, ничего не скажешь, стечение обстоятельств…
— Вот именно, Пётр Алексеевич, стечение обстоятельств! Не мог же Петров рассчитывать, что Лотта Янсон будет стрелять в голубя!.. А теперь сам рассуди. Ведь что было у полиции? Револьвер Навроцкого со свежим нагаром — раз; пуля в раме — два; кровь на полу — три; прострелянный труп, в котором князь сам признал Лотту Янсон, — четыре; и, наконец, на трупе найдены бумажник и шарф, оба с монограммой князя, — пять. И при этом никакого алиби у Навроцкого не было. Дача находится в уединённом месте, хозяева видели его накануне вечером, когда он вернулся из Петербурга, приходящая прислуга — на другое утро, а где он был ночью, подтвердить было некому. И как бы ты, Пётр Алексеевич, ни ругал полицию и моего Овечкина, а при таких обстоятельствах, согласись, и ты, пожалуй, не раздумывая арестовал бы князя.
— Да, пожалуй… Но послушай, Платон Фомич… Разве мог Петров знать, куда исчезла Лотта Янсон?
— Объявись она вдруг, Петров бы ничего не терял. Он, разумеется, учёл вероятность такого оборота дела и обставил всё так, чтобы в убийстве Карпович его нельзя было уличить, даже если бы личность этой проститутки полиции удалось установить. Впрочем, поскольку Петров пока не арестован, мы не можем знать, что, собственно, ему было известно об исчезновении Лотты Янсон и был ли он к нему причастен.
— Ты хочешь сказать, что он и её мог?..
— Этого я не могу утверждать, но, как это ни прискорбно, и исключить тоже. Учти, Пётр Алексеевич, что речь шла о миллионе рублей. Благодаря связям в аристократических и купеческих кругах Петрову удалось создать мифическое дело по покупке и продаже ветки железной дороги и без особого труда заполучить огромные деньги на собственный счёт в банке. За такие деньги он готов был устранить на своём пути все препятствия, и попытка убить Маевского доказывает это. К счастью, и Маевский, и Навроцкий живы, но опасность для них не миновала, пока Петров и Шнайдер на свободе. А ведь сегодня один из них был у нас почти в руках, и, если бы Навроцкий не дал такой досадной промашки, Петров сейчас сидел бы у меня на допросе. Надо было князю кого-нибудь приставить к нему или самому дождаться полиции… Ну или хотя бы связать его покрепче… Когда мы приехали по указанному адресу, Петрова там уже не было.
— А где же деньги Навроцкого?
— Деньги Петров, разумеется, успел из банка забрать, но сейчас они, по-видимому, у Шнайдера, хотя, может быть, и нет. Не исключено, что Петров или Шнайдер попытаются скрыться с ними за границу. Кое-какие меры мы уже приняли, но их может оказаться недостаточно.
— А письмо? Найденное на даче князя анонимное письмо? Мог его написать сам Петров?
— Очень даже мог. Машинку «Ремингтон», на которой оно было напечатано, мы, к сожалению, пока не нашли, но я уверен, что написал его именно Петров или его сообщник Шнайдер. Они следили за каждым шагом Навроцкого и, узнав об его встречах с княжной Ветлугиной, решили этим воспользоваться. Петров ведь сам был вхож в дом графини Дубновой и, следовательно, был в курсе городских сплетен и хорошо знал о предстоящем бале-маскараде у неё на даче…
— Ну и хитёр же этот Петров! А что Шнайдер? Какова его роль?
— Шнайдер алчен к деньгам и летит на их запах, как стервятник на падаль, вот и всё. Кстати, по паспорту его фамилия Шнейдер, а вовсе не Шнайдер, как он напечатал на всех своих визитных карточках… Так вот, когда Петров посулил ему приличный куш, он легко согласился участвовать в этой афере. От него Петров получал информацию о состоянии дел Навроцкого, его возможностях и намерениях — до тех пор, конечно, пока Шнайдер не струсил и не предпочёл спрятаться от князя.
— Как же ты, Платон Фомич, распутал этот клубок? За что зацепился?
— За что? Ну, к примеру, за бумажник…
— И каким же образом, позволь узнать?