Чертова Дюжина

Иван слушал и офигевал. Он и бредом это назвать не мог и верить в это? Эмоции терзали разум.

– А если остаться пожелаешь, то только рады будем Вань. – В завершении рассказа, вкрадчиво сказал Артем. – Ты все равно уже жить прежней жизнью не сможешь, да никто тебя и не отпустит отсюда. И мне веселей будет, Я ж тут пока ты не приехал, один такой был. А с верным другом, все веселее. Нужды ни в чем знать не будешь! Уважаемым человеком станешь!

Артем улыбнулся, а Ивану поплохело. Вот значит чего так внезапно, через десять то годков, вспомнил Темыч о нем, скучно ему, мужу Бесихиному. Ишь, че удумал? Поробуй, удержи, как бы ни так, думал Иван.

Было уже совсем светло. Артем предложил пойти в дом. Иван, на ватных ногах следовал за другом, а сам обудумывал план, как ему лучше удрать, чтоб незаметно, а то ведь и вправду, не выпустят еще, живым точно не выпустят.

Зашли в дом, пошли на кухню. А там уже стол был накрыт, кофейком пахло. Ирина суетилась, а за столом сидела красивая девушка, очень красивая. Брюнетка, длинноволосая, хрупкая.

– Ванечка, – Своим голосочком пропищала Ирина, – Вот познакомься, это Катюша, сестричка моя, двоюродная. Красавица редкая, правда, же? Ванечка?

Иван посмотрел в глаза девушки, огромные, черные. Он как будто провалился в них и перед глазами встал туман. Иван медленно сел на стул, не совсем понимая, где он и что вообще происходит.

– Иван. – Скромно представился он. – Но вам Катюша, можно просто, Ваня, меня звать. Вам вообще, Катюша, все можно.

– Вот и славненько. – Пропищала Ирина и посмотрела на Артема, тот улыбнулся ей, своей любимой жене, Бесихе.

Дурное село.

Давно-то было. На Полтавщине, село такое хорошее находилось, красивое да цветущее, меж собой люди его Пишным называли, и по праву. Вы только не спутайте с тем Пишным, что в Лубенском районе, то другое совсем было село, название его все уже и забыли, а кто помнил, тот уже и не скажет.

Так вот, люди в селе том, очень хорошо жили, работали себе, и лиха не знали, все имели.

Но вот период настал, когда комунисты к власти добрались и тут началось. Думаю, что не нужно историю пересказывать, что означает «коллективизация» и каким образом «красные» все отбирали у людей. Это вы и в школе проходили, наверное.

……………………………………………………………………………………………….

Новости распоространяются быстро, языки то без костей. Но к слову, до села этого, даже коллективизация не добралась, а вот другим селам не сладко приходилось. Село это Сила особая берегла!

Да вот, какой-то умник, не местный, в форме с погонами явился, с новостями, собрал сельчан с Головой и давай молвить, что мол «красные» же, большевики – атеисты и глаголят что никакого Бога нет, и нечисти, и прочего тоже нет. А у вас вон, ведьма в селе есть да часовенька, разобраться бы надо, а то еще накликаете беду на себя государственную. А люди что? Наивные. Не будет брехать как собака неразумная, человек в погонах, стало быть, служивый! К таким всегда почет особый был и доверие.

Правда, сельчани сперва помялись, боязно им было устои дедов да прадедов рушить, но уж шибко убедительный был тот человек пришлый. Грамотный, вроде все лавдно глаголил. Да и вправду, была у них часовенька маленькая с дьячком стареньким, но строгим и весьма набожным, и ведьма тоже была, ну может и не ведьма, сирота с детсва, нелюдимая, на краю села жила, да вот бабы к ней, то и дело мотались.

……………………………………………………………………………………………………

Вообщем, убедил их хер пришлый. Люди ночь спать не могли, все обдумывали слова его, а на утро, перекрестях, пошли к часовне. Старики отговаривали, следом телепались за молодью, да кто ж их слушал? Кажут в народе, кто не был молод – тот не был глуп.

Вслед за пришлым, пошли сельчани. Заперли двери часовни на засов и вместе с дьячком подожгли. Горела часовня пламенем до небес, а внутри не своим голосом кричал старик, взывая к небесам и милости Божьей. А сельчане, посрывали с себя кресты да в огонь побросали.

………………………………………………………………………………………………….

Ветер тогда поднялся страшный. Пылью глаза застелал сельчанам. Смерчики по перекресткам закружились.

А народ, после расправы с часовенькой да дьяком, отправились на край села к сироте той. Тоже жечь хотели. А та как чувствовала, что по ее душеньку идут и не доброе затевают. Людей у плетня встречала. Стоит, простоволосая и босая, в рубашенке одной да слезы льет. Замялся народ, мужики глаза в пол опустили, а бабы попятились. Да вот пришлый, давай свои речи дерзкие вещать, что хуже будет, если не порешить. А то в церковь носили добро свое, так еще и этой. Что нет никаких Сил на небе и на Земле, выдумки это да прочее. Про Ленина на бровениках баял, что приедут сюда да все село изничтожат, если те от «предрассудков прошлого не избавятся».

Схватили ее, скрутили да в хату потащили. Привязали к лавке деревянной. Та не кричала, а лишь все спрашивала, за что ж люди добрые? Чем обидела? У кого куру иль молока взяла, когда лишнего? Аль на смерть голодную обрекла кого? Но те не слушали. Поджигали углы сперва, где скромная утварь деревянная стояла, а после, как вышли и крышу, соломой крытую тоже подожгли.