Как-то он сказал:
– Я никогда не убивал раньше и не приставал к детям. Только фотографировал, а потом разговаривал с фотографиями, как с живыми. Но мысли были… разные, не очень хорошие. Отвратительные даже. Видишь, подготовил комнату. Но не решался. А потом появился ты со своей рутиной и острым желанием меня спасти. Ты был одержим идеей, и эта идея захватила меня тоже. Я понял, что каждый человек должен идти к своей цели, несмотря ни на что. Даже если эта цель отвратительная или выдуманная. Всегда ведь есть люди, которые двигаются к горизонту, зная, что никогда его не достигнут. Поэтому, наверное, я держу тебя здесь. Ты мой пример. Прихожу посмотреть, зарядиться энергией. Я уже почти решился. Еще чуть-чуть.
– Решился на что? – спросил я.
Глеб снова не ответил, а лишь разглядывал фотографии на стенах. И так все было ясно.
– Не трогай мою дочь, – попросил я. – Хотя бы дочь не трогай.
Он вышел, а я попробовал кричать. Ничего не получилось.
Еще через какое-то время Глеб зашел в комнату, неся на плече небольшой сверток. Он положил его на пол. Сквозь целлофан и тряпки проступили очертания детского тела.
– Я решился! – радостно сообщил Глеб. В его движениях чувствовалась одержимая суета. – Я раскрылся до конца! Теперь буду свободен и счастлив. Никакой рутины, никаких ограничений, только светлая цель впереди! Как у тебя с Маринкой и спасением человечества!
Он достал канцелярский нож и резкими движениями содрал с меня стрейч-пленку. Я заскрипел от боли, раскрылся, как бабочка, выбирающаяся из кокона.
– Ползи, ты мне больше не нужен, – сообщил Глеб и стал быстро сбрасывать с себя одежду. – Я не буду тебя трогать, друг. Ты много хорошего для меня сделал, открыл глаза на мир и все такое. Такие должны жить.
Я не мог пошевелиться несколько минут. Боль пронзала тело от шеи до кончиков пальцев на ногах. Глеб же стащил трусы и остался только в носках – его худое, костлявое тело блестело от пота в тусклом свете лампочки. Член стоял торчком.
Глебу не было до меня дела. Он склонился над свертком и стал разрывать его голыми руками.
Я перевернулся на живот и медленно пополз в сторону открытой двери, с трудом перебирая руками и ногами. Встать я не мог.
Сзади пыхтели и постанывали. Рвалась пленка.
Я хотел убежать сразу, добраться до выхода, постучать к соседям, позвать на помощь, вызвать полицию. Но я полз очень медленно. Атрофированные конечности сопротивлялись, мозг не успевал получать правильные команды. В меня будто воткнули миллион мелких иголок.
Перевалился через порог и замотал головой, пытаясь понять – куда ползти. Слева по коридору – входная дверь. Справа – кухня и вторая комната.
За спиной вспорхнул к потолку и тут же затих тонкий детский вскрик. Девочка. Вероника.
– Остановись! – закричал, или подумал, что закричал я.
Глеб не ответил. Он радостно пыхтел и постанывал.
В тот момент я понял, что сделаю с ним. Прикую к батарее и отдам рутине. Пусть она сожрет его, мне не жаль.
Главное, добраться до кухни и схватить самый большой нож, который только найду.
– Остановись, слышишь? – продолжал кричать я, очень медленно двигаясь по коридору. Ноги волочились, как две сухие ветки.
Глеб не отвечал. Конечно, ему было не до этого.
Я рывком вполз в кухню и понял, что она пуста. Стены, обшитые звукоизоляцией, были оклеены фотографиями и черно-белыми распечатками девочек. Ни столов, ни стульев, ни какой-либо посуды, ни ножей или вилок.
В центре кухни лежала моя мертвая жена. Глеб притащил ее сюда, потому что знал, что я увижу. Раскрыл ее тоже, избавил от стрейч.
О, он отлично понял суть страха. Мои зубы стукнули друг о дружку. Рутина начала осыпаться мертвыми хлопьями со стен и потолка. Рутина умирала – мой страх был столь силен, что не оставлял ей шанса. Возможно, в этот момент я спас весь мир.
Но какой в этом толк?
Из глубины квартиры закричали, и на изломе крика Глеб зажал жертве рот.
Я развернулся, пытаясь совладать с телом. Начал ползти в обратном направлении. Больше не стояло выбора – комната или входная дверь.
Апокалипсис уже наступил, и, хотя я был спасителем человечества, мне все равно нужно было добраться до цели. Чтобы вцепиться зубами в горло Глеба.
Оксана Ветловская
Мать-гора
Склонившись над чертежами, Кайсаров невольно прислушивался к доносившемуся из отворенного окна чужому, непривычному говору.
– …змей к нему, говорили, все летат да летат. Змей, грят, богатство таскат. А он и впрямь богато жил, а как помер – ничо в доме не нашли, одни стены голые…