Чертова Дюжина. Книга Вторая.

— Вы мне тут всех детей поперепугаете. — Кричала во дворе Воспитатель. — Чего сюда то, принесли? Чего!?!

Носилки унесли. И действительно странно, что сюда привезли, а не сразу в морг. Оказалось, что ребята, тащили Колю, в лагерь, думали, что фельдшер местный помочь сможет как то. Что голову соберут и пришьют обратно.

Смену закрыли. Детей, родители позабирали из лагеря по домам. Я не знаю, был ли третий поток. Наш отряд, весь, разьехался по домам.

Коля, это мальчик с нашей улицы, это ему, тогда, не достался вареник с вишней.

***

Осень, она такая разная бывает. Вот до октября, вроде еще ничого так, бабье лето случается. А вот ноябрь мерзкий. Дожди да грязь. И на улице особо не погуляешь, не побегаешь, грязь разве что башмаками месить? Да лужи мерять на глубину?

Баба Ганна, топила груду.

Груда, это отсек в печке, что-то типо камина, но закрытого. Топила углем и дровами вместе взятыми. Так лучше. Дрова быстрее прогорают, а от них уголь занимается. Уголь тепло держит долго, дрова сгорели, а уголь только начинает тепло отдавать.

Мне же было поручено тесто на блины, перемешивать и приговаривать «на зиму теплую, на зиму коротую», что-то в этом роде, не помню. Я стояла на табуретке и орудовала половником в глечеке. На сгорбленной спине бабы Ганны, умостился Гришка, рыжий кот.

— Онуця! — Спохватилась баба Ганна. — Ану злазай до погребу, принеси вареню з перічки.

— Угу. — Кивнула Я.

На улице лил дождь и выл сильный холодный, пронизывающий насквозь ветер. В такую погоду, плохой хозяин собаку не выгонит. Я спустилась в погреб. Взяла баночку смородинового варенья и, собиралась было вылазить, но тут вспомнила, про темный потаенный уголок, в котором якобы жил «бабай».

Я считала себя уже довольно взрослой особой и непригоже мне, непойми чего боятся. Я с мальчишками старше себя дралась, а тут «бабай» какой-то. Не на ту напали!

Я пошла туда, подсвечивая себе коногонкой.

Коногонка — это такой фонарь шахтерский, с личным аккамулятором, вещь нужная и удобная. Крепилась она на поясе, а сам фонарик надевался на голову.

Оказалось, что там маленький такой коридорчик, очень узкий и чем глубже в него, тем еще уже он становился, и ниже потолок. Наконец я уперлась во что-то и опустила взгляд в пол. Это были сапоги, кирзовые сапоги. Я решила рассмотреть все подробнее. И чем выше поднимался мой взгляд, тем отчетливее возникала фигура, сидящая на полу, в военной форме. Дошло до головы и …

Это был скелет! Скелет в военной форме второй мировой войны. Только форма эта принадлежала не советскому солдату, а фашисту!

Немецкая форма, солдата третьего рейха. Так корректнее звучит. Для совестких детей, все, что касалось тогда Германии, звалось и ассоциировалось с фашизмом и Гитлером.

Нет, не мумия, а именно скелет, но одежда на нем не сгнила. На голове была каска, а рядом лежало ружье. Я не закричала. Но из моих рук выскользнула банка с вареньем и разбилась вдребезге, капли варенья с осколками разлетелись повсюду. Да, Я дрожала, но не кричала. Так вот ты какой, бабайка, из темного уголка!

***

Вообщем, в землянку Я пришла без варенья. А баба Ганна жарила блины и не поворачивала головы в мою сторону. Она знала, что Я видела бабайку.

— Отак буває онуця. — Тихо всхлипывая, начала свой рассказ баба Ганна.

Я не буду вдаваться во все подробности. Это тяжело вспоминать. Да и бабе Ганне тот рассказ давался тогда с большим трудом. Человеческие судьбы, сложные и искалеченные войной. Мне маленькой девочке тогда, это казалось, просто историей, из книжек или из фильма. Да-да, о таком фильмы снимают.

А тот, «бабайка» из погреба бабы Ганны, точнее тело или то, что от него осталось, был некогда, солдат. Действительно, настоящий немец, с которым у Ганны, во время войны, любовь случилась. Но она его убила. Любила и убила. Странно, правда? Да как же можно то, убить любимого человека? Нет, не странно.

Убила потому, что немец, фашист и стрелял «наших» людей, как сказала баба Ганна. Любовь к Родине, оказалась сильнее. Да и рассудите сами, какое будущее у них могло бы быть? Никакого. Вот так, из ружья и застрелила. Как говорят, жизнь за жизнь. И остался Он с ней. Навсегда. Она убила не любимого человека, она убила врага Отечества. И знали про то, только Я, баба Ганна да он, сидящий в самом темном углу погреба. Тот кого в дестве называла «Бабайка».

***

Прошло несколько лет. Многое изменилось. Но однажды мне все же довелось вернуться в ту деревню, уже, будучи подростком. Я побежала к землянке бабы Ганны. Бежала быстро, и было очень тревожно на душе. Но вместо землянки там оказался склад металласбора. Весь двор был в железках, трубы, каркасы, старые холодильники, запчасти от корпусов автомобилей и прочее. Все разложено на огромные кучи. Не было ни землянки, не погреба.

Я встала у калитки и осмотрелась. Пыталась найти хоть что-то мне знакомое или кого то. Ни бабы, не Тишки с Гришкой.

— Че уставилась? Че надо? — Неприятный, раздраженный женский голос.

Какая-то особа, женского пола, в грязном переднике, стояла возле больших весов, на которых лежали металлические штуковины, всяческий лом.

— Я бабу Ганну…