Вскоре мое «образование» продолжилось во время экзамена по общевойсковым уставам (для людей несведущих: всего их четыре), который по итогам обучения сдавал взвод. Неожиданно в учебный класс пожаловал комбат. Подполковник бесцеремонно спихнул меня со стула, на который тяжело взгромоздился сам, взять другую «сиделку» грубо не разрешил — молодой еще, не облезнешь, постоишь! — и, не дослушав ответа экзаменуемого солдата, на вопрос «О воинской вежливости и поведении военнослужащих», чмокнул и заявил дословно:
— Але, боец, да ведь ты ни х… не знаешь вопросов воинской вежливости… твою мать!
Другая сторона служебной медали. Мой ротный, большой любитель спиртного, одно время взял за правило гонять меня за водкой — покупать оную лично для него. Когда же я по наивности рискнул устно пожаловаться комбату на превышение непосредственным начальником должностных полномочий, в ответ услышал, что от меня не убудет командиру по мелочи услужить. Попытался мягко возразить: извините, но я же все-таки не лакей!
— Ишь ты, умник, куда клонишь! — мгновенно взъярился комбат. — Так вот: вместо дурацких жалоб шел бы да состояние противогазов во взводе проверил, а то я вот как сам проверю и накажу — мало не покажется!
Эдак постепенно и вживался я в армейскую действительность.
Кто-то из классиков выразился примерно так: человек есть высокоорганизованная скотина, которая ко всему привыкает. Целиком согласен. Ведь всего через три года, имея на плечах погоны старшего лейтенанта, я на многие изъяны службы смотрел куда менее болезненно, а то и даже с долей сарказма.
Как раз к тому времени, в апреле 1990-го, выпустил я свой очередной учебный набор. И не успели вчерашние подчиненные после экзаменов разъехаться в боевые части, как комбат и ротный приняли краеугольное решение: впервые доверили мне подготовку так называемого нового караульного взвода. На хрена бы мне явились такие почести!
Для сведения людей сугубо гражданских: караульная служба в воинских частях — процесс непрерывно-круглогодичный. Уставы же разъясняют, что «караулом называется вооруженное подразделение, наряженное для охраны и обороны порученного ему объекта».
В нашем ШМАСе, в двух батальонах, имелось тридцать взводов. Ежесуточные караулы они несли, сменяя друг друга в нарядах поочередно. Но это только во время основного курса обучения продолжительностью четыре месяца, дважды за год. А на время очередных призывов в апреле-мае и октябре-ноябре весь отлаженный ритм несения боевых дежурств ломался.
Сначала каждый батальон загодя формировал из небольшой части своих выпускников, коих не спешили отправлять к новому месту службы, так называемый старый караульный взвод. Отобранные в него солдаты сменяли друг друга в нарядах по выполнению боевой задачи на постах «через день на ремень» целый месяц. Тем временем из прибывших в часть первых ласточек молодого пополнения отбирались наиболее толковые парни. Из них-то и сколачивали новые караульные взвода — также по одному на батальон, — раньше прочих проходившие курс молодого солдата (КМС), принимавшие Военную присягу и далее — эстафету караульных-«старичков» на последующий месяц. Тем временем закономерно завершался КМС и для остальных двадцати восьми взводов. Личный состав начинал грызть гранит основного курса подготовки младших авиаспециалистов, одновременно с этим возвращалась и проверенная практика несения боевых дежурств: один взвод — один караул в месяц.
В общем, без меня меня женили и — вперед, с песней, а главное — совершенно добровольно! Эх и хлебнул же я горя со своими новыми подчиненными! Память-то у большинства оставляла желать много лучшего, а статьи Устава гарнизонной и караульной службы (УГ и КС) требовалось заучивать наизусть целыми абзацами. Чтобы четко знать, например, кто есть такой часовой, кто — караульный, а что называется постом. Общие обязанности часового (они одни занимали две трети книжной страницы!). Что ему запрещается и в чем заключается его неприкосновенность. Порядок заряжания-разряжания оружия и порядок смены постов. И т. д., вплоть до размеров постового грибка и температуры, при которой разрешается надевать валенки и постовой тулуп.
Обучались солдаты под моим неусыпным оком нещадно. Ну а кто к концу дневных занятий не в состоянии оказывался без запинки отчеканить очередную статью УГ и КС, обречен был на дополнительную — вечернюю, за счет личного времени — зубрежку. А то и продолжал ее час-полтора после отбоя. Последнее действо официально запрещалось, однако практиковалось в любой роте. К слову: проверяющие на такое нарушение распорядка дня обычно смотрели сквозь пальцы. Особенно если нештатными занятиями руководил сам командир взвода, в итоге попадавший к родному очагу за полночь.
И вот однажды, завершив очередной сеанс «послеотбойной» учебы, собрался я было восвояси. Тут-то ко мне и подошел Семыкин — тощий лопоухий солдат, на котором даже только что выглаженное обмундирование смотрелось мятым, — откозырял и попросил разрешения обратиться.
— Пожалуйста.